— Значит, знали, что другого не понадобится. Знали о проеме в потолке.

Первыми в машине с передвижной лабораторией уехали эксперты, потом работники прокуратуры. Еще раньше в двух «газиках» увезли служебно-розыскных собак.

Обитатели гостиницы, мосфильмовцы, обслуживающий персонал толпились в вестибюле, обсуждая случившееся.

— А есть и такие… — старичок администратор выбрал слушателем Кремера, — у них и образование, и специальность — трудись, дерзай! Но нет… Не приведи, пречиста дева! — С высокого табурета перед конторкой он набросал Кремеру бесхитростную схему:— Проклятая жажда золота. Идут на все. С матерыми преступниками конкурируют, даже верх берут.

— Верх?

— Вот именно! У них же все подчинено цели. Разоблачить их милиции тяжело, — старичок достал свою трубочку, — эти не напьются, лишнего не сболтнут. Спортом занимаются… Никто на таких не подумает.

После осмотра Ненюков поднялся в номер, позвонил следователю — он обещал прийти, как только освободится.

Заварил кофе. С чашкой в руке подошел к окну.

От Холма вела узкая улочка. С одной ее стороны смотрели на дорогу одинаково аккуратные домики с красными черепичными крышами, с другой — тянулся откос. Кое-где в окнах уже виднелись огни.

«Сегодня много легче, чем после первой кражи…» — подумал Ненюков.

Улики, оставленные преступниками у профессора — фотографию старика на завалинке, обрывок письма с упоминанием Тор-женки, блокнот с номерами телефонов, — тщательно проверяли, но в них не верили с первого дня.

Было трудно предположить, что кто-то в массу телефонных номеров вписал один, важный — другие же лишь для того, чтобы сбить преследователей с толку.

Удача пришла случайно, потому что Холодилин и Ненюков решили не отказываться от проверки до конца.

Телефон старухи Ковригиной и ее дочери упоминался в начале последней сотни. Ненюков приехал к ним под вечер хмурым февральским днем. Пожилая женщина молча открыла дверь и ушла в кухню. Она, видимо, стояла там, когда Ненюков позвонил. Света не зажигали. Из окна виднелась незастроенная пустошь у Электролитного проезда, освещенная вывеска клуба «Металлург». Дальше, за домами, полыхала труба медеплавильного завода, необъятная даль при теперешней интенсивности застройки.

— Раньше пецьки утром топили, — обернулась Ковригина, — теперь, видать, и ноцью топят!

Мысль эта, видно, приходила не раз — женщина высказала ее со сдержанной силой старческой убежденности.

— Любопытный у вас выговор. — В справке, составленной отделением милиции, значилось, что старуха недавно приехала к дочери из Архангельской области.

За пустошью кружили белые дымы и таяли между линиями высоковольтной связи у Котловского кирпичного завода.

— Дак мы торженгские… — сказала женщина.

— Торженгские? — Ненюкову показалось, что он ослышался.

— Так-то пишется Большой Поцинок…

«Где он слышал название этой деревни?! Большой Починок!…»

— Дочка вытребовала нас в Москву, — говорила Ковригина, — беда с девкой: неладно живет… Мужа нет.

— Понимаю, — у Ненюкова была привычка говорить «понимаю».

С того разговора у окна, против медеплавильного завода, началось дело Спрута, Филателиста и других.

«Большой Починок!»

«Позднова!… — Ненюков вспомнил. — Первооткрыватель Ан-типа Тордоксы, знакомая и советчик онколога, его главный консультант по вопросам древнего искусства… Определенно, она упоминала Большой Починок. Странная связь…»

Не прошло и часа, как он уже разговаривал по телефону с профессором, потом с Поздновой.

Профессор тоже слышал название Починка.

— Речь шла об иконе. Об очень редкой иконе, находящейся в этой деревне…

Позднова ушла от прямого ответа:

— Большой Починок? Глухомань, бездорожье. Мне пришлось бывать…

Ненюкову почудились настораживающие нотки.

— Комары?

— Пропасть, Владимир Афанасьевич! Болота вокруг!

— Там что? Частное собрание икон?

Ответ он услышал не сразу.

— Одна икона, — Позднова вздохнула.

— Редкая?

— Уникальная. «Святой Власий».

— Тордоксы?!

«Снова Тордокса!… — Для Ненюкова наступила пора везения. — Срочно ехать! Гонта может выезжать уже завтра!»

— Как вы добирались туда, Ассоль?

— Через Каргополь. Дальше пешком.

— И вы не сказали — кто владелец иконы?

— Фадей Митрофанович Смердов, пастух. — Она помолчала. — Не собираетесь ли к нему в гости?!