Капитан Анисимов размышляет о жизни со своим старым другом (когда-то были вместе курсантами) стармехом Вараксиным, человеком добрым, совестливым, прекрасным тружеником, но очень неудачливым в семейной жизни. И Вараксин, чувствуя разлад в душе Анисимова, как бы исповедуется перед ним. И в чем-то опираясь на свой горький опыт, учит Анисимова быть тоньше, чутче к чужой, а не только к своей боли, быть душевнее («а я-то думал, ты соображать будешь после того, как сам за угол зацепился… Николай Васильевич почувствовал, что краска бросилась ему в лицо»). Думается, что у читателя, как и у Вараксина, не раз возникнет ощущение, что Анисимову недостает этой чуткости, критической самооценки. Дорого даются уроки жизни. Например, как случилось, что после гибели «Диксона» он не вспомнил о Вале Решетовой, пока случайно не увидел ее на судне? Как ни был далек капитан Анисимов от дома, в мир его души входят заботы, которые выпадают на долю жены, дочери. Вот и попробуй отделить большой мир, мир дела, производственных интересов от мира дома, мира семейных интересов, переживаний. В утверждении этого единства долга и чувства, социального и интимного, личного и общественного — центральный лейтмотив романа. И объемности изображения Николая Васильевича Анисимова нельзя было добиться без показа душевных его переживаний: надо во всем разобраться, проверить надежность и прочность «креплений», на которых держится семья. К чести Анисимова, наделавшего в этой семейной истории немало необдуманного, импульсивного, он в конце концов смог разобраться во всем сам, преодолеть поспешное, мимолетное, эгоистичное. Он придет домой другим, капитан Анисимов, он поймет, что на свете у него нет ничего дороже, чем родные ему и самые близкие люди — жена и дочь… Нет дороже, чем родной берег, родной дом, родная земля. И потому в словах «морской протест» действительно есть нетерпимость ко всему безнравственному, цинично-подлому, что может ворваться в жизнь дома, семьи.

Так, от этой темы, «и личной и мелкой», говоря словами Маяковского, автор идет к проблеме полноты человеческой жизни, к проблеме ответственности человека перед временем. И ответственности времени перед человеком. Ответственности перед теми, кто в море: ведь и земля, берег должны быть отзывчивы к тем, кто осуществляет эти необходимые плавания… Характерен ход мысли капитана Анисимова. Ища душевного покоя, он думает, думает о морских путях, о жизни нашей планеты, о том оружии, что накапливается на ней и угрожает жизни человечества. Вот судно подходит к американскому берегу. «На карте район, по которому пролег курс теплохода, был ограничен пунктиром. „Свалка взрывчатых и опасных веществ“… Он снова вышел на мостик. Да, и это тоже Калифорния. Крупнейшие заводы по изготовлению ракет, самолетов всех классов, комбинаты, вырабатывающие взрывчатку и яды, современные ракетодромы и станции наведения, готовые каждое мгновение низвергнуть в небо давно нацеленные на человечество носители ядерных боеголовок». Тот мир, о котором большинство из нас знает из сообщений радио, газет, телевидения, вот он, этот мир прямо встает перед капитаном Анисимовым. И дышит он в лицо не только воздухом приятия, дружбы, которой в Америке приходится пробивать «кору» идеологической обработки власть имущих (в этом смысле характерны эпизоды, показывающие, как меняется отношение к морякам со стороны американских пассажиров); он, этот иной мир, иной берег, дышит и смрадом угарной ненависти, антисоветизма, разжигаемых оруженосцами новых, на этот раз «звездных войн». И потому в голову капитана Анисимова дума о мире входит непосредственно и вседневно: «А вот под этой синей, прозрачной, пронизанной солнцем водой, на глубине чуть более полутора километров, свалены груды контейнеров со смертью. Надолго ли рассчитана их внешняя оболочка?» Вот против чего надо бы сразу и каждый раз выразить прямой и резкий «морской протест»! И в своих размышлениях, выраженных с публицистической прямотой, капитан Анисимов видит себя в цепи поколений моряков России, землепроходцев, осваивающих Дальний Восток: «Если мне на стальном гиганте так хочется порой прекратить бег, войдя в тихую бухту, и заслониться от штормов, то как жаждали укрытия деревянные крохотные кочи первых русских промысловиков, скрипучие парусники Чирикова, Лазарева, Невельского! Но стремились и шли вперед сквозь туманы и пурги».

Нет, не заслонится от шторма капитан Анисимов, не войдет в тихую бухту его судно, ибо свое дело он соизмеряет с самыми большими делами предшественников и современников. И о силе любви, о человеческой верности размышляет капитан Анисимов. Ибо, так думает он, и не только он, кроме «всепоглощающего дела» думали о любви и его знаменитые предшественники, мечтали, ожидали, надеялись. «И приходил желанный час встречи, как придет он у меня!» Сентиментально? Возможно, кому-то и покажется, что это сентиментально, мне же кажется, несколько даже рационалистично сказано. Но и здесь капитан Анисимов верен себе, своему характеру. Душевная драма Анисимова не отодвинула в сторону показа жизни экипажа, хотя «крен» в эту «личную» сторону в чем-то наметился, и не во всем автор сумел его выровнять. Но такая у него была задача. И в обрисовке других судеб — упор на личное. Со знанием деталей морской жизни описывает автор дела и мысли старшего механика Вараксина, способного на подлинное товарищество, на героизм. Но вот счастья в любви нет до конца. Липнут к нему «натуры» расчетливые, завистливые, как и эта Марианна, которой поверил на этот раз и — обманулся… Мелькнет история молодоженов Вани Назарова и Наташи, прилетевшей к мужу из Новороссийска, — и читатель приобщится не только к молодой семье, но и к тем сложнейшим проблемам, с которыми встречается с первого шага семья моряка. Не принято говорить вслух… Но ведь это тоже «морской протест». И не все выдерживают испытания разлукой, и как много в решении этих проблем зависит от неравнодушия тех, кто остался на берегу… В дымке романтического тумана напишет автор эпизоды встречи капитана Анисимова с Валей Решетовой. Но прав Николай Васильевич Анисимов, что у каждого из них своя судьба. Неожиданно появится любовь у американки мисс Венди к молодому штурману Алексею Батурину. «Русские — замечательные и… и удивительные люди. Да, удивительные», — скажет она. Сатирически, подчас фельетонными штрихами обозначает автор потребительскую «философию» Людмилы — подруги Веры Клементьевны. Беззаботное потребительство оборачивается надломленностью души, несколько назидательно подчеркнутой автором («Счастливая ты, Верка… — лицо Людмилы дрогнуло, и слезы выступили на глазах»).

Не много ли любви? — спросит читатель. Нет, не много: ведь море матросское неотделимо от «моря житейского». А какое же море житейское без любовных бурь?

Теплоту несет и материнская тема. Есть в романе один эпизодический внешне, но ключевой образ — это образ Домны Семеновны — матери жены Анисимова. И дело не только в портретной пластичности этого образа, в его жизненности, достоверности (здесь автор тоже имел яркий прототип). Вслушайтесь в рассказ о любви матери к своему ребенку («сколь не люби ребенка, а як мать, все равно не сможешь»), или слова о трудной, нелегкой, но быстротечной жизни («в одну дверь вошла — в другую вышла»), — ведь здесь автор соприкоснулся с миром народной нравственности, где так ценится все прочное, настоящее, необходимое для человеческого счастья на земле. И как самая большая ценность — сила человеческой любви. И здесь автор дает нам простор для размышлений о любви в самом широком смысле этого слова…

Из испытаний «рабочим» и «житейским морем» герои романа «Морской протест» выходят не без явных утрат, но обновленными. Мир и дом капитана Анисимова сошлись в одном большом чувстве. «Никогда раньше не возвращался Николай Васильевич из рейса с таким всеохватывающим чувством любви к семье, дому, этому городу, существование которых обеспечивало смысл его работы и самой жизни. Как пароходу необходим причал, так и человеку — дом…»

И это занимает главное место в мире нравственных ценностей капитана Анисимова. Чувство дома делает его сильным, именно он в числе тех, кому предстоит осваивать новую линию. «Условия очень сложные, Николай Васильевич, поэтому выбор пал на вас, как на одного из самых надежных наших капитанов», — скажет ему начальник пароходства В.П. Бянкин (единственная реальная фамилия в романе). Об этой надежности как о самом главном в характере своих героев и сказал в своем романе «Морской протест» Л. Князев.

Коллектив «Демьяна Бедного» — интернационален. Здесь и русские (Анисимов, Батурин, Вараксин), и украинцы (Домна Семеновна), и татары (Амир Шамсутдинов), и люди других национальностей. Подчеркивая в своих героях то, что формируется в условиях жизни на Дальнем Востоке, в условиях морских плаваний и что подчас мы называем «дальневосточным характером», автор не замыкается в этом локально-региональном понятии и раскрывает в героях-дальневосточниках черты именно русского и — в чем-то советского характера. Это хочется подчеркнуть и потому, что понятие «дальневосточный характер» в некоторых работах литераторов и даже историков понимается чрезмерно расширительно. Не может понятие «дальневосточный характер» заменить понятие национального характера и понятие советского характера: ведь была какая-то общность, была. Характерно, что для американцев, оказавшихся на судне, все герои романа предстают как «русские люди». И им открывается в них нечто новое, противоречащее тем стереотипам, которые существовали да и сейчас существуют в Америке. «Мы с коллегой оказались неважными моряками. Но это не помешало нам узнать русских. До сих пор я знал о России только из книг. Откровенно говоря, мы с опаской садились на теплоход… А вот теперь счастливы сказать, что полюбили ваш экипаж», — скажет американец Тое Хюбнер, прощаясь с капитаном Анисимовым. И эти эпизоды взаимоотношений советских моряков с американскими пассажирами полемически опровергают доводы тех, кто там, на американских берегах объявляет новый поход против нашей страны, нашего образа жизни, нашего народа. «Красные идут» — ведь не для потехи вбивают в головы американцев этот стереотип отношения к русским. Вот он, главный «морской протест» — против ветра ненависти, ветра войны. Заметим, что проблема войны и мира, улучшения отношения между нашей страной и Америкой, где зародилась новая бредовая идея «звездной войны», проблема эта привлекала писателя и журналиста Льва Князева еще в очерковой книге «Корабли идут на Сан-Франциско». И тогда, когда писатель перевел на русский язык книгу американского писателя Джея Хигинботама «Скорый поезд „Россия“», книгу одного из тех американцев, который один из первых на сегодня понял, что русский народ — «это замечательный народ и что его намерения благородны».

Острые социально-психологические конфликты поставлены в повести Л. Князева «Капитанский час». Да, она вся «морская» тематически, строится на экстремальном событии: гибели судна, спасении людей, что невозможно без героизма, — и героизм налицо. На этом часто замыкались уста романистов, героическое как бы прикрывало собой драматическое и трагическое, «исследование» заменялось «воспеванием». В «Капитанском часе», можно сказать, воспет по-настоящему героический характер Грецкого. Воспета его морская душа — образ этот, образ морской души, пришел в нашу литературу еще от Константина Станюковича, в частности, его повести «Вокруг света на „Коршуне“», а затем от «Морской души» Леонида Соболева… Капитан Грецкий принимает решение: в штормовом море подойти к гибнущему судну, снять команду. И проводит блестяще эту операцию. Кстати, в жизни подобную операцию провел капитан Вадим Крицкий, ставший прототипом героя повести. Если говорить о главном в его характере, то эта внутренняя свобода, раскованность, способность к самостоятельным решениям. Когда-то Чехов писал о том, что он из себя выдавливает раба. Вот эта рабская психология мешает одним делать свой выбор, принять какое-либо самостоятельное решение, особенно в экстремальных случаях. Капитан Вадим Грецкий принимает такое решение, идя на риск: подлинно «морская душа».

А вот образы капитана Шакурова и заместителя начальника морского пароходства Бориса Самойлова при их абсолютной непохожести дают писателю возможность исследовать одно и то же явление: рабство души, холуйство, ведущее к преступлению. Что? — спросит читатель. — Разве можно этих людей «сводить» вместе? Самойлов — это циник, который ради своей выгоды не посчитается ни с чем: именно он посылает Шакурова, капитана теплохода «Терек», только что вернувшегося из рейса со значительным повреждением, в новый рейс, и, разумеется, прикрывается при этом громкими словами о плане, таким непростым словом «надо»… А Шакуров — это безропотный холуй, который при таких обстоятельствах не способен отстаивать свое мнение, ибо легче приложить руку к козырьку, пусть и не в буквальном смысле. И под удар ставится в таком случае уже успех дела, а зачастую и судьбы людей: из-за своей робости, из-за того, что Чехов называл рабским, гибнет судно, гибнут люди. Природа общественной трусости, деформирующей душу человека, социальная и нравственная обусловленность ее — вот о чем ведется серьезный разговор в повести. И автор как бы воздает и Шакурову за эту его безропотность, вечное соглашательство, двойственность, неумение в «капитанский час» сделать свой выбор. И «воздает» Самойлову за его цинизм и внутреннее лакейство, да, при всей его начальственной стати — перед нами человек с рабской психологией. И это еще один «морской протест» писателя — против того, чтобы люди трусливые и шкурнически настроенные решали судьбы других. Такие способны на любое предательство, отступничество.