Не трудно было догадаться, о чем он думает сейчас. Карает себя за то, что оставляет одну.

Я придвинулась ближе, не желая видеть его страданий, и положила голову ему на колени. Как я и ожидала, он запустил руку в мои волосы, слишком неожиданно, чтобы я успела заметить этот момент или его движение. И почему только раньше меня так раздражало, когда так поступали родители? Теперь я не знала иной жизни, в которой не было его холодных рук и незаметных для моих глаз движений. К тому же, он проявлял ко мне лояльность - никогда не появлялся слишком уж неожиданно, а позволял услышать свое приближение. Так же поступал Грем. Мои родители не страдали такой внимательностью.

И почему только наши тела изменяют нам не в подходящий момент? Заснув, я упустила то время, когда Калеб ушел. Может, оно и к лучшему.

Проснувшись среди ночи, в том же положении, как и на его коленях, только теперь эту роль исполняла подушка, я поняла, что он избавил нас от долгих прощаний. Мне, конечно же, хотелось оставить с собой в памяти поцелуй, на тот случай, если мы больше не увидим друг друга.

От такой глупой мысли я даже выпрямилась на кровати. Страх тоненькой струйкой забрался запазуху, и нехорошее предчувствие сжало сердце. Что-то должно случиться! Моя уверенность была такой реальной, что хотелось кинуться к телефону и узнать, все ли в порядке с Калебом. Усилием воли я не стала так поступать. Разве я истеричка?

В ту ночь я так и не заснула. Чтобы не тревожить родителей, я не ходила по комнате, а сжав подушку, сидела на кровати и раскачивалась взад вперед.

Рассвет, пришедший не настолько скоро, как бы мне хотелось, тревоги не рассеял.

После службы, я, Бет и Ева пошли гулять. Они, наверное, подозревали, как я буду чувствовать себя после отъезда Калеба, и потому решили весь день устраивать мне увеселительные встряски.

Где мы только за воскресенье не побывали. Я оказалась в стольких местах нашего города, не виданных мною раньше, что теперь он уже не казался мне маленьким. И веселясь с ними, я так отчаянно не ждала звонка от Калеба, как думала.

Он позвонил как раз тогда, когда мы возвращались из "Клетки" - старой танцевальной площадки, обнесенной стальными прутьями, от чего действительно создавалось впечатление, что мы в клетке. Позади нее виднелись могильные плиты нового кладбища, а еще чуть в стороне, шоссе.

Немного отстав от девочек, я брела, не смотря вперед, и вслушивалась в родной голос. На улице заметно стемнело, и начал падать мокрый снег. Накинув капюшон, я стала будто отрезанной от всего света. Так мы были лишь вдвоем.

– Как же я соскучился, - это были первые слова, которые я услышала в мобильном.

Я улыбнулась. Сердце тревожно и радостно забилось. В сознании тут же четко обозначилось его лицо. Таким, как я запомнила его в вечер субботы.

– А я не успела.

Тишина в трубке стала звенящей. Мне даже стало смешно, что Калеб так быстро этому поверил.

– Будешь винить в этом своих подруг - Бет и Еву. Они целый день таскают меня по городу.

Калеб мрачно хмыкнул, не оценив моего чувства юмора.

– Значит, ты не соскучилась?

– Нет. Просто хожу сегодня целый день потерянная, потому, что ты уехал, а в целом, такой счастливой я еще никогда не была, - кисло ответила я.

Калеб рассмеялся, и я поняла, что он уже не сердиться.

– Не могу с тобой долго говорить, Милен, курирующая мою выставку, настоящий террорист. Не знаю, как она вообще позволила мне отложить ее на неделю.

– А как выглядит Милен?
– насторожилась я.

– Ей 60, она милая, элегантная дама с поседевшим строгим пучком, и острыми, как бритва, глазами и язычком. Я уже специально ее сфотографировал, чтобы ты могла потом лично убедиться.

Я с облегчением вздохнула.

– Это хорошо. Надеюсь вокруг тебя там одни такие, как Милен, иначе мне придется серьезно с тобой поговорить.

– Кроме тебя, на свете для меня больше никого не существует. Доброй ночи. И выспись сегодня. Я уже знаю о твоей вчерашней бессонной ночи.

– Предатели, - проворчала я.

– Люблю тебя, и не сердись на родителей. Это я попросил их активнее за тобой присматривать.

– И я тебя люблю.

Минут пять, вытаскивая из глаза несуществующую соринку, я не осмеливалась подойти ближе к девочкам. Они делали вид, что не слышат моих всхлипов.

Так мы шли достаточно долго. Немного успокоившись, я поняла, что тишина вокруг меня стала необычайно тяжелой. Знакомое тягучее ощущение страха скрутило желудок. Приотстав от девочек, я тревожно развернулась, но, насколько говорили мне мои глаза, здесь мы были одни. Если это не паранойя, тогда шизофрения должна быть заразной, я чувствовала себя последним психом, ища то, чего нет.

И если Калеб переживал, что я сегодня не высплюсь, то напрасно. От волнений, тревог, слез и разлуки, я отключилась, едва коснувшись подушки.