Ненадолго, но Калеб заглянул ко мне.

– Я люблю тебя. И теперь все знают, что ты моя!

– Но каким ужасным образом, - отозвалась я, мне не хотелось, чтобы Бет и Ева так узнали о нас с Калебом. Все случилось как-то неправильно.

В субботу мы не пошли в кино с друзьями. Я чувствовала себя больной и разбитой. Поэтому ссорилась с Калебом, он же терпеливо все сносил.

Когда он начал собираться домой, я виновато вышла с ним к двери.

– Прости, сегодня я сама не своя. Все это выбило меня из колеи.

– Я понимаю.

– Тогда завтра, после службы.

– Да.

Легкий поцелуй показал мне, что я наказана. Когда Калеб злился на меня, наша телесная близость сокращалась. Вот таким образом мне добавился еще один повод для страдания. Я не стала никому звонить, не желая знать, что обо мне думают.

Самый ужас начнется с понедельника, когда уедет Калеб. Вот тогда для меня откроется огромное поле для самобичевания.

Терцо и Самюель никак не прокомментировали пятничный вечер, и я была им благодарна, хотя и немного удивлена - Самюель любила быть в курсе всех моих дел. Ее настырность раздражала. Но сегодня они оставили меня в покое.

В воскресенье утром в церкви Бет поздоровалась холодно, и я поняла, что кроме Дрю на меня обижен кое-кто еще сильнее. Настроение падало все ниже.

Я слушала проповедь отца Грегори, когда ощутила рядом знакомый запах. Открыв глаза, я чуть повернулась в бок и увидела Калеба. Его глаза светились и горели. Он сдался. Пришел. Ради меня.

Пришлось отвернуться, чтобы скрыть слезы в глазах, которые я не хотела, чтобы он видел. Моя поддержка и опора.

Не дожидаясь Самюель и Терцо, я нашла после службы Калеба, и, устало к нему прислонившись, попросила:

– Забери меня отсюда.

Игнорируя удивленные и порицающие взгляды прихожан, я потянулась к Калебу и поцеловала его страстно и с отчаянием.

Вот теперь, будь что будет!

Глава 22. Отношения. Отъезд

Сомнение

(Arisen)

Ты рисуешь на рухнувшем небе

Дорожки лунные для грез,

Забываясь тихонько, и небыль

Ложится бутонами роз.

И шаги твои словно тонут,

Лепестки сминая в грязи,

Легкой дымкой сомнения тронут,

И отчаянье в жестах сквозит.

Верный пес и прямая дорога,

Что же давит так на виски?

Обязательства, вера? Немного -

И рассыплются в прах лепестки...

В понедельник утром я никак не могла заставить себя выйти из машины. Слезы горели в глазах, и я ничего не могла с ними поделать. Я видела эти обжигающие взгляды, чувствовала ненависть и непонимание.

Новость разнеслась с быстротой несвойственной большому городу. Но что я хотела? В нашем милом городке, было особое радио. Оно поставляло новости, медленно переходящие в сплетни, с добавлением от каждого дольки драматизма.

Над моим окном промелькнула тень, и я с раздражением подумала, кому может хватить наглости заглядывать ко мне в окно. Резко повернувшись, я уже хотела сказать что-то грубое, но слова замерли на губах, а мое сердце радостно и быстро забилось. Если бы я сейчас поставила на него ладонь, показалось бы, что оно просто под кожей.

Знакомая теплая улыбка за стеклом моей машины, в момент растопила мой ужас и страх. Калеб не уехал!!!

И в этой гипнотической улыбке читалось сожаление.

– Я во всем виноват.

Когда я выскочила из машины и повисла у него на руках, мне было все равно, кто виноват. Единственная мысль билась в сознании: Он рядом!

– Почему ты здесь? У тебя на десять самолет. Даже ты уже не успеешь.

– Я остаюсь на неделю.

Улыбнувшись при виде моего недоумения, Калеб насмешливо спросил:

– Неужели ты думала, что я оставлю тебя одну, когда все узнали, что мы вместе?
– он прямо-таки негодовал. Глаза искрились, а губы безуспешно старались побороть улыбку.

Я не могла скрыть счастливого взгляда:

– А как же твоя выставка?

– Я перенес ее на неделю. Ты для меня куда важнее!

Мне не удалось сдержать слез, когда я бросилась ему на шею и крепко-крепко обняла. Мне хотелось сейчас кое-чего другого, но я сдержалась от искушения хорошенько его поцеловать. Теперь сердце билось так ускоренно совершенно по другой причине. Калеб выглядел таким притягательным, со своей холодной отстраненностью.

– И к тому же, должен же я застолбить свои права на тебя. Чтобы больше ни один Бред не посмел иметь на тебя виды.