В небольшую кастрюлю налить пол-литра воды и, как только закипит, добавить соль и специи, например перец молотый или горошком, лаврушку, гвоздику. Аккуратно выпустить яйца в кипящую воду и варить две минуты. Снять кастрюлю с огня, накрыть крышкой и оставить яйца на десять минут в горячей воде. Сразу же подать к столу.

Вот и все премудрости.

Нас это устраивало. Мы вымыли яйцо и набрали кастрюльку воды, приготовили соль, перец, лаврушку. Гвоздики в хозяйстве не оказалось, но мы решили, что это не так уж и важно.

— Ну что ж, приступим. — Танька тюкнула яйцо ножом. С первого раза скорлупа не разбилась, только треснула.

— Сильнее бей, не бойся.

Танька занесла нож, подумала секунду, прицелилась и тюкнула еще раз. Яйцо растеклось у нее в руке, соскользнуло в кастрюльку, булькнуло и ушло на дно.

— Мы воду вскипятить забыли! — вдруг хлопнула по лбу Танька. — Надо было в кипяток разбивать. Какая же я дура!

— Больше нет яиц?

— Это было последнее.

— Ладно, — сказала я. — Что мы теряем. Давай так варить. Может, еще получится.

Танька зажгла конфорку крошечной плиты «Лысьва», поставила наше сомнительное творение на огонь и накрыла крышкой кастрюлю. Через пять минут вода закипела. Мы заглянули под крышку. В кастрюльке весело бурлила пена, сбиваясь в мелкие белесые хлопья. Как будто там вымыли с мылом очень грязного человека.

Пробовать такое не хотелось. Мы молча смотрели на белую пену. И тут на кухню вошла Танькина мама.

Она взглянула на поваренную книгу, разложенную посреди стола. Потом на кипящую кастрюлю. Потом на нас.

— Девочки, что это? — спросила она, заглянув в кастрюльку. — Татьяна?

— Яйцо пашот, — чуть слышно пролепетала Танька.

— По труду задавали, — ввернула я, чтобы разделить с подругой фиаско.

— Как ты сказала — пашот? Ну и как вам это блюдо? Уже попробовали?

— Нет, — мрачно сказала Танька.

И тут Танькина мама начала смеяться. Взахлеб, неудержимо смеяться.

— Это смольнянка ваша выдумала? Совсем бабка сбрендила. Хотела бы я посмотреть, что у нее сегодня на ужин.

— Овсянка, наверное. Она ее любит, говорит, королевское блюдо.

— Так, — мама вытерла слезы, — все ясно. А теперь будем делать, что я скажу. Под мойкой был лоток из-под гуляша… — Танька покорно полезла под раковину. — Нашла? Да нет, левее. В углу, за мусорным ведром. Давай его сюда.

Венгерский гуляш иногда давали в заказах, и наши мамы собирали пустые лотки под рассаду. Покопавшись, Танька выудила кюветку из кучи домашнего хлама. Галина Сергеевна сняла кастрюлю с плиты.

— Держи крепче. Двумя руками.

И она перелила наше варево в пластиковый судок.

— Забирайте свой деликатес. Что стоите, дуйте во двор, пока бабушка не увидела.

— Зачем? — не поняла Танька. Я-то уже догадалась, в чем дело, но ждала, что скажет Танькина мама.

— Мурке отдашь. О мама-мия, Санта-Мария! — Галина Сергеевна обхватила голову руками и снова зашлась безудержным хохотом.

— Галя, потише! — донеслось из-за стенки.

Насчет бабушки Галина Сергеевна совершенно права — старуха Капустниха скора на расправу. Но сейчас она в соседней комнате смотрела по телевизору «Сельский час» и была неопасна.

— Я понесу, — взяв судок, объявила Танька, — а ты двери будешь открывать.

Галина Сергеевна никак не могла успокоиться. Она буквально задыхалась от смеха.

— Мам! У тебя что, невроз?

Тут я с любопытством взглянула на Танькину маму — в поселке давно поговаривали, что дамы Капустновы страдают неврозами — вроде бы даже однажды это закончилось «скорой помощью».

— У меня смехоз.

Мы двинулись к выходу, но тут Танька вспомнила самое главное.

— Мам, а ты что нам поставишь?

— В смысле?

— Олимпия Петровна сказала, чтобы родители сами оценки поставили.

— Конечно, пятерки, — сказала Галина Сергеевна. — Какой может быть разговор. Всего одно яйцо угробили. Хорошо, печенку в морозилке не нашли. Я два часа за ней в буфете стояла.

— Может, лучше четверки? — Танька была очень честной, и ее всегда мучила совесть.