— Да есть карандаши, мы просто прячем.

— Что спрятали, про то забудьте, пусть там и лежат. А ей, пожалуйста, купите новых. Хороших. Да. Это очень важно. И по возможности отправьте ребенка на десять дней развеяться — к бабушке, в санаторий, на турбазу… Сейчас я вам освобождение в школу выпишу. Вот, возьмите. Если что, зайдете ко мне через месяц.

— Спасибо.

— Чуть не забыл. Марь Иванна! — крикнул врач в сторону смежной комнатушки. — Мне тут цветы подарили. Найдется у нас что-нибудь под вазу?

Тут он посмотрел на меня и улыбнулся. Хотел было нажать на столе кнопку «войдите», но передумал.

— Вы не могли бы на минутку выйти? — попросил он маму, а когда она скрылась за дверью, наклонился ко мне и тихо сказал:

— Хорош мамку пугать. Поняла? А то крестиком вышивать придется. Ну, беги, Софья Перовская.

На обратном пути, когда мы шли мимо байпасов, я подбежала к проталине и сорвала еще одну мать-и-мачеху. Смешно отставив руку в сторону, мама обходила по кромке весеннюю грязь. Я догнала ее, вложила в ладонь стебелек.

— Ты прости меня за собаку, — сказала она.

Кроме Лёсика Снегирева во дворе никого больше не было. С помощью куска фанеры и палки он рихтовал зубцы на башне снежной крепости. Бастион начали строить только вчера, так что работы еще было навалом. Увидев меня, Лёсик махнул рукой, подзывая, и крикнул:

— Дашь завтра контрольную списать? А я тебе тайну за это скажу.

— Какую еще тайну? — Лёсик был большим выдумщиком, и его басням я не очень доверяла.

— Ну… один секрет. Никому только не говори. Дай слово, что не скажешь.

— Слишком много условий, — сказала я строго, но потом все-таки снизошла: — Ладно, выкладывай.

— Ну, значит…

Лёсик замолк и стал сосредоточенно колупать палкой снег.

— Чего молчишь, говори.

— Когда я родился, я сначала был девочкой, — сказал он наконец.

— Так не бывает.

— Бывает, — настаивал Лёсик. — Я же был.

— И писал как девочка? — Посмотрим, как он будет выкручиваться.

— Если по правде, — Лёсик задумался, — я не помню. Я же маленький был совсем.

— С чего ты вообще взял, что был девочкой? Тебе, может, приснилось. Чем докажешь?

— Я был, — вздохнул Лёсик. — Я точно знаю.

— А почему перестал?

— Заболел, наверное, — тихо сказал Лёсик, — а когда поправился, то сразу мальчиком стал.

— И что ты делал, когда был девочкой? — разговор становился все интереснее.

— То же самое… Гулял… играл…

— Во что? — спросила я.

Лёсик наморщил лоб.

— В дочки-матери, — сказал он не очень уверенно.

— С кем?

— Один, — ответил Лёсик. — Сам с собой.

— Хорошо, а как тебя звали?

Лёсик отвел глаза. Было ясно, что он не знает. Он думал.

— Лёся, — нашелся он в конце концов.

— А танцевать ты умел? — я все пыталась его подловить, но пока никак не получалось.

— Я и сейчас умею, — обиделся Лёсик, — я в клуб на бальные танцы хожу.

— Ну и кем лучше быть? — наконец спросила я самое главное.

— Девочкой лучше, — шепотом сказал Лёсик. — Ты только никому не говори. А то это уже второй секрет.

— Лёсик, — сказала я, — хочешь, поиграем, что ты девочка? Я буду звать тебя Лёся. А все будут думать, что это сокращение от Лёсика. Как, знаешь, Шура — Шурик. Хочешь?

— Да ну тебя! — отмахнулся Лёсик.

Но я не унималась. С тех пор, когда мы встречались во дворе, я звала его, как девчонку. «Лёся! — орала я на весь двор. — На тарзанку пойдешь? А на каток?»

Самым поразительным было то, что он ни капли не смущался. Не понимает, что я его подкалываю? Странный он, этот Лёсик. Не как все. Училки в один голос твердят, что он фантазер, витает в облаках и путает правду с неправдой.

Рядом с крепостью мы слепили большого снеговика, а потом решили построить «Летучий голландец». За пару дней днище было готово, оставались мачта и парус.

— Читал такую книжку «Алые паруса»? — спросила я Лёсика. — Помнишь, про что там?

— Про то, как девушка на берегу принца ждет. И вот он наконец приплывает, он капитан, и на корабле у него алые паруса. Мы тоже можем такие сделать. Мне мамка кусок свеклы дала снеговикам щеки красить. Можно и парус заодно.