Главным противником Ельцина оставался Иван Полозков, один из наиболее консервативных критиков Горбачева. Встревожившись тем, что Ельцин быстро становится наиболее популярной политической фигурой в Советском Союзе, Горбачев исподволь поддержал Полозкова, дав указание своим людям сделать все, что в их силах, чтобы остановить Ельцина.

Ельцин не получил большинства ни при первом, ни при повторном голосовании, Полозков вылетел из списка кандидатов, а Власов вернулся в него. 29 мая, в день решающего голосования, Горбачев во главе большой группы направлялся к целой эскадрилье реактивных самолетов Аэрофлота, которые должны были доставить советскую делегацию в Северную Америку.

Горбачев обедал где-то над Северной Атлантикой, когда ему сообщили, что новым президентом России будет Борис Ельцин. «Что ж, — сказал он помощникам, — придется иметь с ним дело. Я на него не держу зла». Но по прибытии в Оттаву он заявил журналистам: «Если Ельцин решил поиграть в политику, нам предстоят тяжелые времена».

За время остановки советского лидера в Оттаве премьер-министр Канады Брайан Малруни трижды звонил Бушу и предупреждал его, что Горбачев настроен «саркастически и ворчливо». Малруни посоветовал президенту не начинать официальных переговоров, как только Горбачев приедет в Белый дом, а лучше сначала «погулять с ним по саду» и дать ему немного расслабиться.

30 мая 1990 года, в среду, в 18.50 белый с голубым самолет Горбачева приземлился на военно-воздушной базе Эндрюс. Горбачев вышел с весьма раздраженным видом из передней двери самолета со своей женой Раисой, державшейся за его правый локоть. Они спустились с трапа и обменялись рукопожатием с Бейкером. В сопровождении мотоциклистов они прибыли в столицу, где их ждали демонстранты с разными плакатами: «ПОДДЕРЖИВАЕМ ГОРБАЧЕВА»… «УЙДИТЕ ИЗ ЛИТВЫ»… «ПЕРЕСТАНЬТЕ НАПАДАТЬ НА АРМЯН».

Эти противоречивые призывы напоминали о том, что в американском обществе существуют противоборствующие силы по отношению к СССР: широко распространенное одобрение Горбачева и его политики соседствовало с более критическим отношением различных этнических групп, таких, как американские прибалты и армяне, которые видели в советское лидере душителя своих сородичей, все еще живших в «тюрьме народов».

В четверг утром бронированный лимузин Горбачева подкатил к Южному входу в Белый дом. При 90-градусной жаре по Фаренгейту советского президента встретили залпом гаубиц, военными маршами, завыванием дудок и грохотом барабанов, в которые били музыканты в костюмах колониальных времен.

Буш готовился к этой встрече в верхах с помощью консультантов, подготовивших для него справки о внутренней советской политике, советской экономике и проблеме национальностей. В День поминовения погибших Роберт Гейтс прилетел в Кеннебанкпорт и привез президенту на уик-энд два толстых фолианта справок. Кризис в Прибалтике уже давно похоронил идею выступления Горбачева на совместном заседании конгресса.

Фицуотер предсказывал, что Буш будет держаться с Горбачевым с «крутой любовью». Этот термин он заимствовал у одной американской организации, которая призывала относиться к трудным детям с любовью и требовательностью строгой дисциплины.

В своем приветственном слове Буш призывал Горбачева и дальше способствовать «процессу создания новой Европы, такой, где будет обеспечена безопасность каждой нации и ни одна из наций не будет находиться под угрозой… И, как я уже неоднократно говорил, мы хотим видеть успех перестройки».

Следуя совету Малруни, Буш не спеша повел Горбачева в Овальный кабинет, где между ними состоялась беседа наедине. Их первая беседа была философской и напряженной — где мы сейчас находимся, куда мы движемся. Буш посмотрел на свои часы лишь через двадцать минут после того, как беседа должна была закончиться.

Горбачев сказал, что их страны вступили в «новую эру», «во многом неясную, но и многообещающую». Они «двинулись вперед, оставив позади статус врага». Он в мрачных красках обрисовал кризис в советской экономике: помощь Запада «действительно необходима». И выразил надежду, что Буш говорил «серьезно», выражая желание видеть успех перестройки.

Советский руководитель сказал, что он понимает: торговое соглашение практически даст советскому народу лишь незначительное облегчение, но считает, оно было бы важным символом, указывающим на то, что его политика сотрудничества с Западом начинает приносить плоды. И признался: «Мне это нужно».

Согласно официальной позиции США, нормализация экономических отношений с Москвой — включая режим наибольшего благоприятствования для нации — была давно уже привязана к принятию нового советского закона, разрешающего гражданам свободно эмигрировать. Солидаризируясь с конгрессом, Буш и Бейкер связали подписание торгового соглашения со снятием Советами санкций против Литвы.

Кремль обещал Вашингтону принять закон об эмиграции в конце мая, но сторонники жесткой линии заупрямились, спрашивая, почему следует премировать Соединенные Штаты за улучшение торговых отношений, когда такое улучшение бесспорно в интересах обеих стран. Были и такие люди в Москве, которые начинали понимать, к каким результатам может привести принятие такого закона: они без труда представили себе, какая произойдет «утечка мозгов», в итоге которой Советский Союз лишится своих наиболее образованных граждан.