Андрей Андреевич, которого нисколько не тяготила его людоедская природа, боялся, что его положение „банщика" и „шкипера" вскоре, в эпоху грядущих общественных изменений, ничего не будет значить, а тут еще на него свалилось открытие дочери. Он сбежал в свой кабинет.

Вернувшись с конкурса в трехкомнатный „люкс" гостиницы „Пекин" и избавившись от гостей, Элеонора Завидчая жаловалась Артуру:

— Ужасный день! Когда я увидела, что и этот рыжий дурак здесь вертится, мне пришла в голову прекрасная мысль. Он ее тотчас же слопал и бросился на меня, я заставила его содрать с меня платье. Эффектная получилась сцена. Все идет как по маслу. Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы и кольцо, и семейные реликвии, и все драгоценности достались этому нищему студенту-переучке?

— Ты так натурально вскрикнула, когда этот ужасный бульдог бросился на тебя, что даже мне стало страшно!

— Артур, я бы могла дурачка испепелить. Я сразу его заметила. Глядь, рыженький песик пришел посмотреть бальные танцы. Какой балетоман! Ну, думаю, ты у меня побьешься мордой об пол, дружок! Видишь, как я и предупреждала когда-то этого настойчивого молодого человека, так и вышло. Элеонора Завидчая, вспомнив что-то приятное, рассмеялась.

— Позови Агафью!

Артур вышел на балкон и несколько раз сдавленным голосом позвал в темноту:

— Агафья, Агафья. Старая ведьма! Ты слышишь меня?

— Слышу, слышу, Артурчик! — донеслось откуда-то из-за городских крыш. — Ох, Артурчик, много власти ты забрал. Попадешь ко мне в печь, Артурушка.

— Я тебе, старая ведьма, все кости переломаю.

— Болтай, болтай, голубок.

— Хозяйка зовет. Чтоб мигом!

— Сичас, сичас я, королевишне моей скажи, мигом! Ступа у меня во дворе.

— Давай на помеле, старая карга Ты еще на катафалке захочешь прикатить! Небось не свалишься и с помела, а свалишься, туда тебе н дорога.

— Спасибо, Артурчик, спасибо на добром слове. Ох, сверну я тебе когда-нибудь шею. Скажи — мигом, на помеле, так на помеле. Личинку только подберу. Не любит она, когда я старыми костями гремлю. Сичас, сичас, годков шестьсот сбавлю и прилечу!

— Артур! — раздался голос Элеоноры. Артур поспешил с балкона, вошел в комнату.

— Артур, не кокетничай с Агафьей. Она не такая дура, как кажется. И очень злопамятная.

— Со мной ей не справиться. Я ее, чуть что, через атомный реактор пропущу, костей не соберет.

Элеонора с сожалением посмотрела на своего партнера по бальным танцам.

— Артур, ты хоть мне и брат, но ты — не я, ты всего лишь человек, ты кое-чему поднаучился. Пойми, этого мало! Змей Горыныч — это самое первое и самое простое, во что может превращаться человек.

— Чтобы с Агафьей справиться, хватит.

Элеонора бросила на туалетный столик комок лигнина, которым снимала кремы со своего лица.

— Пойми, дурак, что если мы не получим кольцо, я стану рабой этого Недобежкина, а ты превратишься в ужа. И будет у тебя фамилия Полозков. Что может быть унизительнее: быть змеей и не иметь возможности укусить! Это примерно как я сейчас. Спасибо моему папеньке! Ужасно!

Элеонора вдруг расплакалась, но взяла себя в руки. Глаза ее дико засверкали, волосы образовали вокруг лица страшный ореол, электрический свет в комнате при этом на минуту погас, и комнату озарили вспышки гнева из очей юной колдуньи.

— Недобежкин! Самозванец! Как я его ненавижу! Я его испепелю! Нет, он у меня не умрет. Я ему придумаю казнь!

Я его буду казнить каждый день, в течение сорока лет. Папенька, дорогой папенька. Первому встречному отдать судьбу своей единственной дочери. Где Агафья? — крикнула Завидчая, и от ее голоса на окраинах земли содрогнулись горы, а в Мексике разорвало горло у вулкана и столб газа и огня ударил в облака.

— Я здесь, хозяйка.

На помеле влетела в окно едва прикрытая блестящими лоскутками и бусами рыжеволосая девица лет двадцати и, соскочив с помела, бросилась к Завидчей.

Почему-то ведьмы, колдуньи и бабы-яги, омолодившись, любят делать свои локоны или ярко-рыжими, или иссиня-черными, или ослепительно-золотыми. Замечено, чем уродливее эти существа в своем настоящем обличий, тем соблазнительнее они подбирают себе человеческие личины.

— Не губи, матушка! — Девица растянулась на полу у ног Элеоноры, целуя ей туфли.