За этим занятием его и застал Тимковский. Через несколько дней после визита Полевого к Иакинфу он тоже получил из Парижа французское издание своей книги. Прочитав его, он схватился за голову и, взволнованный, прибежал к Иакинфу.

— Да что же он, подлец эдакий, наделал! Ославил меня на всю Европу.

— Да не волнуйтесь вы, Егор Федорович, — пытался успокоить его Иакинф. — Ведь не столько вам, сколько мне от Клапрота досталось. В чем он вашу книгу-то упрекает? В неправильном начертании китайских и монгольских имен и названий, в "важных", как он утверждает, погрешностях и искажениях в переводе текстов, взятых из китайских источников и сообщенных автору архимандритом Иакинфом. Но с вас-то что тут за спрос? Вы же ни китайского, ни монгольского языков не знаете. Сие известно каждому. Это все в мой огород камешки. Но какого ж, однако, вздору не нагородил он только в своих поправках. Большая часть его замечаний просто смехотворна!

— Но, отец Иакинф, голубчик! Вы только взгляните, что он пишет: "Г-н Клапрот очистил французский перевод от всех недостатков, обезображивающих русский подлинник". Так и написано: обезображивающих подлинник! "Исправил собственные имена, находящиеся в описании Монголии. В русском переводе имена сии чрезвычайно обезображены и монгол, без сомнения, не мог бы их узнать". А вы же знаете, в передаче монгольских имен я следовал Игумнову.

— И правильно сделали! — сказал Иакинф решительно. — Александр Васильевич Игумнов — преотличный знаток монгольского языка и говорит северным монгольским наречием превосходно, в этом я могу вас заверить. Господин Клапрот решительно возражает против топической передачи монгольских собственных имен. Но этому расхваленному самим собой "знаменитому" лингвисту, должно быть, и в голову не приходит, что в каждом почти языке есть отличие в выговоре слов противу буквенного их начертания. Просто диву даешься, как этому парижскому светиле невдомек, что при переводе с одного языка на другой давно уже положено за правило собственные имена передавать тонически, с выговора, а не так, как они пишутся!

— Да, пожалуй, все бы покатились со смеху, ежели бы кто стал писать "Шекеспеар" вместо Шекспир, "Роуссеаукс" вместо Руссо или "Вольтаире" вместо Вольтер!

— Но именно этого он и требует по отношению к монгольским именам! А отчего сне происходит? Оттого, что у него чисто книжное знание языка. В бытность свою в Иркутске и Кяхте он совершенно не мог понимать разговоров монгольских и сам двух слов по-монгольски связать не мог, это я превосходно помню. Да видно, и после монгольскому разговору не выучился.

— Но, отец Иакинф, он ведь не только монгольские, но и китайские имена выправляет. Вот взгляните-ка, что он пишет: "Господин Тимковский для начертания имен и слов китайских принял в своем сочинении наречие, которым говорят в Пекине, но сие наречие есть одно из самых испорченных в Китае".

— Ну что это, право, за вздор! — воскликнул Иакинф сердито. — Да о какой испорченности наречий может идти речь! Уж кому-кому, а господину-то Клапроту, который уверяет, что всю жизнь в китайском языке упражняется, должно быть известно, что китайское письмо состоит не из букв, а из гиероглифов. А они по самому характеру своему не имеют определенного выговора. Подобно цифрам — немцы произносят их так, а французы эдак. Китаец, японец, кореец употребляют одно и то же письмо, а в разговоре совершенно не понимают друг друга. Да и в самом Китае гиероглифы жителями даже двух смежных губерний произносятся по-разному. Пекинец и кантонец читают одни и те же книги, а в разговоре столковаться друг с другом не могут.

— Я помню, как в Пекине вы выступали переводчиком между двумя китайцами. Без вас они никак не могли столковаться.

— Да, да. В самом деле случай забавный: россиянин должен был выступить толмачом в беседе двух природных китайцев. А все дело в том, что пришел к нам на подворье сычуанец. Он по-пекински не понимал, а наш привратник по-сычуаньски не разумел, вот и пришлось мне за толмача сойти. Но эта неодинаковость в выговоре иероглифов есть следствие различия в языках и диалектах, оставшегося в наследство от разделения Китая иа уделы. Ни одному китайцу и на мысль не придет принимать это за испорченность. А вот господин Клапрот, принимая диктаторский тон, высокомерно поучает меня, забывая, что он еще ни на одном из китайских наречий не умеет даже признаться в незнании оных.

— Ох, уморили, батюшка, — расхохотался Тимковский.

— Что вы смеетесь? Это сущая правда.

— Смеюсь потому, чго ловко вы это сказали. Вот так в ответе Клапроту вы и пропишите!

— Так и пропишу, стесняться не буду. И как это он не понимает, что в Китае язык разговорный совершенно отличен от книжного. Впрочем, только книжный и известен этому прославленному парижскому хинологу.

— А вы посмотрите, с какой издевкой он пишет по поводу того, что я в книге своей называю китайского государя Богдоханом. "Сей образ выражения, пишет он, почти столь же правилен, как выражение француза, который, говоря о российском монархе, на своем языке назвал бы его кайзером России".

— Ах остроумец! Богдохан — это речение монгольское и состоит из двух слов: Богдо — священный и Хан — государь. И то и другое — слова монгольские. По-китайски им соответствует Шен-чжу. Сей титул как монголы, так и сами китайцы употребляют главным образом в деловых бумагах. "Кайзер" и "Россия", напротив, суть слова, взятые из двух различных языков, и вы понимаете, Егор Федорович, что господин Клапрот, употребив для сравнения сие выражение, просто блистательно доказывает, что его логика так же тяжела, как тупы его остроты.

— Но это всё, отец Иакинф, цветочки, ягодки впереди. Вы взгляните только, что он тут пишет: "Последняя половина третьего тома (это он имеет в виду русское издание) содержит общее обозрение Монголии, в которой господин Тимковский представляет историю сей страны и народов, обитавших в ней с 220 года нашего летосчисления до времени покорения их маньчжурами. Он пользовался в сем случае переводами о. Иакинфа. А о. Иакинф допускает важную погрешность, приняв за монголов все народы, кои издревле обитали к Северу от Китая. Г-н Тимковский принял сию ошибочную систему, которая делает бесполезными его записки".