Крылья дьявола уже не напоминали птичьи, они продолжали расти и видоизменяться, словно вознамерились достичь полнейшей иллюзорности мрака. Казалось, что к ночи соперник Бога и враг человеческий обретал большую силу в воплощении соответственно своему желанию, а на сей раз, похоже на то, он желал предстать в виде огромного облака.

И оно подхватило Антония; именно не схватило, не сжало, а вознесло на небо. Под отшельником и вокруг него простиралось совершенно прозрачное облако, которое оказалось даже прозрачнее родниковой воды или недвижимого воздуха пустыни.

Антонию показалось, что сквозь него ему видно даже лучше, чем обычно, и он изо всех сил пытался противиться этому чувству. Но глаза упорствовали и отказывались внимать убеждениям разума, а посему отшельнику пришлось неистовым усилием утвердить диктатуру веры.

Он смотрел, как под ним уменьшались и таяли стены крепости, и вот развалины стали лишь кляксой на фоне пустыни. Затем Антоний увидел берег Северной Африки, где от безводных песков океан отделяла тоненькая полоска плодородной земли. Он наблюдал, как искривленная линия горизонта округлилась в дугу, недавно севшее на западе солнце вновь взошло на востоке, потому что край мира более не мог его сокрыть.

— Не стоило тебе беспокоить меня из-за этого зрелища, — сказал он дьяволу. — Я знаю, что Земля круглая.

Более у дьявола не было глаз, в которых читалось страдание, и языка, с которого слетала ложь, но безмолвным от того он не сделался: голос Сатаны раздавался прямо в голове Антония, словно отголосок мыслей.

— Не бойся, друг мой, — отвечал смягчившийся голос, — С собой я захватил достаточно воздуха, и мы отлично продержимся целую ночь. А если тебе будет угодно утолить жажду, то у меня найдется и вода, и кровь, чтобы удовольствие твое стало полным.

— Я испил воды. Никогда не стану пить человеческую кровь, как бы ни мучила меня дьявольская жажда. Я смогу перенести любые несчастья, зная о том, что Господь любит меня и моя бессмертная душа обретет вечную жизнь.

Говоря эти слова, Антоний заметил, что вращавшийся вокруг своей оси мир двигается через космос, словно собираясь описать круг вокруг солнца. И луна, и мир совершали любопытный танец, но солнце, чей диск казался не больше луны, когда на нее смотришь, находясь в Египте, становилось все более и более громадным по мере того, как облако приближалось к нему.

— Ожидал ли ты увидеть такие небесные сферы? — шепнул дьявол из тайного уголка сознания Антония. — Остался ли равнодушным, когда я пообещал тебе воздух, потому что ты никогда не верил в возможность существования вакуума? Думал ли, что сможешь дышать квинтэссенцией эфира, продвигаясь меж небесных тел по направлению к самому отдаленному царству неподвижных звезд?

— Есть лишь один Бог, — ответствовал Антоний. — И я дышу по Его повелению.

— Увы! Некоторое время тебе придется подышать по моему повелению, — молвил враг человеческий. — За пределами облака нет ни воздуха, ни эфира. Видишь ли ты, что мир представляет собой единую планетарную систему, вращающуюся вокруг находящегося в центре Солнца? Как по сравнению с громадным Юпитером мала планета Земля? Видишь ли ты, что главные спутники Юпитера и Сатурна сами так же велики, как миры, и у них, в свою очередь, тоже есть спутники? Замечаешь ли, как усеяно астероидами космическое пространство между Марсом и Юпитером? Различаешь ли гало, откуда являются кометы, вон там, за орбитами невидимых с Земли миров, все еще не названных любознательными астрономами?

Знакомый с историей об Эре, изложенной в «Республике» Платона, Антоний выискивал веретено Неизбежности и вслушивался в сладкозвучную песнь музыки сфер, но вовсе не был разочарован их отсутствием.

— Я нахожусь в облаке, сотворенном властелином иллюзий. — Отшельник счел, что нет нужды говорить вслух, ведь дьявол, обосновавшейся в нем, прекрасно услышит его мысли. — Не можешь ты испугать меня пустотой и одинокими мирами. Если Земля действительно является странником в бесконечной пустоте, то я почувствую свое родство с камнями и пустынями пронзительнее, чем прежде.

— Ты зовешь меня Властелином иллюзий — а это прозвище, навязанное твоей верой, — растолковывал дьявол. — Я бунтарь, сражающийся с предрассудками, а потому хочу разрушить идолов, застилающих очевидность в твоих земных глазах. Не напугать тебя я стремлюсь, но пробудить. Сейчас ты видишь звезды, через царство коих мы движемся? Замечаешь ли, что они движутся и следуют своими собственными тропами вокруг хаоса в сердце Млечного Пути? Видишь ли туманности, что лежат за пределами звездной системы? Можешь ли разглядеть звезды, составляющие их, — подобные Млечному Пути системы, гораздо более многочисленные, чем звезды в Галактике?

— Экая самонадеянность! Которая, сдается мне, скорее говорит о твоем чувстве юмора, чем о болезни ума.

— Я говорю правду, — отвечал голос внутри Антония.

— Если бы это было правдой, — парировал Антоний, — то она не равнялась бы даже одной миллионной части той великой истины, коей является вера в Господа и Его договор, заключенный с человечеством.

Но Антоний знал, что, покуда дьявол притаился в нем, позаимствовав голос его собственных мыслей, ему не удастся утаить своей готовности поверить в то, что их мир на самом деле мог быть не более чем заурядным камнем, покорно кружащим вокруг обычной звезды в тривиальной галактике Вселенной, столь огромной, что не найдется зрения столь острого, чтобы пробиться в ее глубины, и разума столь могущественного, чтобы распознать ее удел.