Как ни торопился Никита Сергеевич, а аверинский кучер вовсе не собирался загонять хозяйских лошадей, руководствуясь тем соображением, что ведь еще и обратный путь предстоит. Так что прибыли они к гостинице уже затемно. Никита Сергеевич за прошедшие бессонные сутки изрядно осунувшийся и даже как будто похудевший, метнулся к портье и рявкнул на него так, что тот, и без того ошалевший от вчерашнего происшествия, не на шутку перепугался, Однако сообщил, в каком номере обитают давешние барыньки. Карозин прогрохотал по лестнице, преодолел длинный коридор и постучался. Он поверил в то, что все благополучно, только тогда, когда услышал из-за двери приглушенный Катенькин вопрос, кто, мол, это.

– Это я, Катя! – ответил он.

Дверь тут же распахнулась и на пороге возникла его горячо любимая супруга, немного бледная, немного осунувшаяся тоже, но бросившаяся ему в объятия с таким чувством, что Карозин не без облегчения подумал: «Слава Богу! Пронесло!»

– Наконец-то! – воскликнула Катенька, чмокнув мужа в колючую щеку. – Никита, ты не брит?

– Ночевал в дешевой гостинице, – смущаясь ответил он. – Ну, как тут, что?

Катя закрыла за ним дверь, сняла с него пальто, шапку, проводила до кресла.

– Варя спит, – сказала тише. – Я вот тоже недавно только проснулась. Разволновалась, что ж ты так долго-то?

– Потом, сначала ты рассказывай, – попросил супруг.

– А ты не голоден? – заботливо поинтересовалась она. – Вот, будто и похудел даже.

– Голоден, но это все после, после, – нетерпеливо отмахнулся Карозин, целуя Катенькину ручку.

– Нет, мы вот как поступим. Спустимся вниз обедать, я там тебе все и расскажу. Только вот Варю надо предупредить, чтобы не пугалась. Я сейчас.

– Я внизу подожду, – согласился муж и вышел.

Катерина Дмитриевна подошла к столу, чтобы написать Варе записку, но тут ее взгляд упал на странный белый обрывок на полу у самой ножки стола. Как она его раньше-то не заметила? Катя проворно нагнулась, подняла обрывок, прочла: «Серж! Ты не можешь…» Почерк был незнакомый, размашистый, видно, человек действительно пребывал в крайне ажитации.

«Какой Серж, чего не может? – тут же подумала она. – Ах, это, видно, то самое письмо, которое Ольшанский писал накануне. Серж… Интересно, кто это». Впрочем, Катенька решила пока оставить это, села, черкнула Варе пару строк о том, что они с Никитой внизу, в буфете и, положив записку на подушку рядом со спящей Варенькой, кое-как поправила прическу и пошла вниз.

За обедом она рассказала Никите, что случилось, а он, в свою очередь, поведал о том, как они с Авериным неудачно пытались догнать беглецов.

– Слава Богу, все уже позади, – вздохнула Катенька. – Ты не будешь против, если Варя останется у нас. Ненадолго. Ты поговоришь с Антоном Гавриловичем?

– Что, она не хочет к нему возвращаться? – осторожно поинтересовался Карозин.

– Думаю, она сама этого еще не знает, – задумчиво ответила Катерина Дмитриевна.

– Что ж, я завтра же к нему съезжу. А что мы? Едем ли?

– В ночь? – Катя с сомнением посмотрела за окно. – Может, до утра оставим?

– А свободный номер здесь найдется? – Никита Сергеевич выразительно посмотрел на жену.

– Думаю, что да, – ласково и почему-то печально улыбнулась ему Катенька.

– Тогда решено, пойду распоряжусь, чтобы распрягали и номер нам выделили, – он приласкал жену взглядом и поднялся из-за стола.

Катя глубоко вздохнула, снова посмотрев за окно.

На следующий день, часам в десяти утра, аверинский возок подъехал к особнячку в Брюсовском. Из него вышел вполне посвежевший Никита Сергеевич, вполне оправившаяся после давешнего потрясения Варенька, на щечках которой уже играл румянец, и весьма задумчивая и бледная Катерина Дмитриевна.

Причина этой задумчивости скрывалась в том, что прошедшую ночь Катя почти не спала, ее отчего-то, казалось бы, совершенно без видимых поводов, не оставляло беспокойство, а когда она начала анализировать, пытаться понять его причину, оказалось, что дело все в том маленьком клочке бумаги, найденном накануне в номере гостиницы. Таинственный Серж никак не шел из головы. Катя думала, что дело никоим образом нельзя считать закрытым до тех пор, пока не станет ясно окончательно, кто же этот Серж. А ведь не иначе как пособник Ольшанского в его гнусных делах.

Ей вспомнилось вскользь брошенное Лидией Михайловной слово «повесы», происхождение которого никто ей так и не объяснил. Все остальные говорили только об одном – именно о Штайнице. Вспомнилось, с какой легкостью Ковалев отмахнулся от ее намерения уточнить у Лидии Михайловны, почему, собственно, «повесы». И кто же выкрал завещание графини из ее будуара? Федорцова? Значит, она знала, что происходит? Или Вавилов? У него было время это сделать. И еще подумалось, что Ковалев так и не сказал, что же предпринято насчет Вавилова. Затем почему-то вспомнилась фраза Ковалева о том, что им должны были оказать в гостинице помощь, но никого там так и не оказалось. И его ответ Ольшанскому: «Да, это я». А откуда Ковалев узнал о том, где Ольшанский, и вообще почему знал о нем столь много? И этот странный выстрел… И таинственный Серж. Уж наверняка тот самый Серж, которого Ольшанский так ждал…