Между тем на нас надвигались колеблющиеся из стороны в сторону разноцветные башни с куполами — табут, или тазия, что значит «катафалк». Это своего рода похоронные носилки на бамбуковом каркасе, обвешанные блестящей материей, бумажными украшениями и цветными зеркальцами, — копия мавзолея, возвышающегося в кербельской равнине над останками Хусейна.

— Традиция строить тазии и носить их по городу восходит, собственно говоря, к Тамерлану, — объяснил мне однокурсник Шамима. — Говорят, совершив паломничество в Кербелу, он приказал построить миниатюрную гробницу Хусейна в память о нем. В 1398 году Тамерлан вторгся в Индию, и обычай строить тазии распространился по всей стране, а шествия с тазиями стали главной частью мухаррама. Сегодня в нашем городе наверняка несут еще несколько сот таких табутов. Иногда вслед за ними движется еще и трон Хусейна, обвешанный коралловыми бусами и обклеенный для блеска кусочками слюды.

Меня заинтересовало, куда направляется процессия и что затем будет с катафалками.

— По индийскому обычаю процессии направляются к месту, которое называется карбала ка майдан — «кербельская равнина». У нас в Лакхнау это место находится на берегу реки Гомти. Там, в заранее выкопанных очагах, разведут костры, три раза обойдут вокруг них и, повернувшись лицом к Мекке, произнесут вводную суру из Корана. Затем снимут с катафалков ценные украшения, свернут занавески и отнесут знамена. Голые скелеты похоронных носилок бросят затем в воду. Эта традиция, в сущности, не имеет ничего общего с исламом. По всей видимости, раньше это был индуистский обряд обращения к богу с просьбой о дожде или о предотвращении наводнения. После того как обряд завершен, приходят фокусники с дрессированными медведями и обезьянами, крутятся карусели, — на «Кербеле» начинается народное гулянье.

Шиитский праздник ашура подходил к концу. Раньше в имамбарах или на «Кербеле» еще показывали мистериальные драмы, во время которых перед глазами зрителей снова представала грустная история членов семьи пророка. Однако подобные театральные постановки ушли в прошлое. Здесь, вероятно, необходимо пояснить, что шиитские мистерии не похожи на христианские. Они не воспроизводят священный текст писания (в данном случае Корана), а пересказывают события в устной форме.

Прекрасным весенним днем ассистент Ахмад и я шли по улицам навабского города. Мы были приглашены на мусульманскую свадьбу, которая, вероятно, будет далеко не ординарной. Дело в том, что профессор здешнего университета выдавал свою дочь замуж. Человек он зажиточный и придерживающийся мусульманских традиций, поэтому мы надеялись увидеть свадебные торжества такими, какими они бывали во дворцах Лакхнау в былые времена.

Мы свернули за угол и оказались перед мощными воротами в высокой стене. У входа нас встретили слуги в желтых ливреях. Они низко кланялись и приглашали нас войти в сад, который, как и стоящий в нем дом, гудел от лихорадочного возбуждения. Дамы, одетые в пестрые шелковые сари, метались с одного места на другое, стараясь как следует все приготовить к достойному приему гостей.

Мне было непонятно, что, собственно, здесь происходит сегодня? Ведь профессор предупреждал, что свадебный обряд состоится лишь черев несколько дней. Понятно, что организовать настоящую свадьбу дело не простое; ведь о ней будут позднее рассказывать и вспоминать как о чем–то сказочном. Однако до свадьбы еще далеко, а сегодня мы будем свидетелями лишь предварительного обряда, который называется манджха, что означает не что иное, как «оттирание невесты», точнее ее свадебное купание.

Мы вошли в большой, специально украшенный по этому случаю зал. С красками цветов соперничают пестрые оттенки занавесок и портьер, пропитанных солнечными лучами, благодаря чему они выглядят еще более светлыми и воздушными. На мозаичном полу раскинуты чистые белые простыни. Мягкие коврики и туго набитые валики как будто приглашали гостей снять обувь и с удобством расположиться, то есть в данном случае сесть на пол, скрестив ноги.

Меня усадили на самое почетное место в зале, на ковре, за спину и под локти подложили подушки так, чтобы было удобно не столько сидеть, сколько полулежать. Пытаюсь подобрать свои ноги в носках под себя, как это сделали остальные. Мне это не совсем удается, чувствую, что поза моя неудобная: с непривычки я так долго не выдержу.

Надо мной склонился слуга. В руках он держал большую серебряную шкатулку, крышка которой была сделана в форме остроконечного куполка. В этот момент ко мне подошла хозяйка дома (не забывайте, что мы гости современной эмансипированной семьи). Она открыла крышку шкатулки и предложила мне бетель, однако не в таком виде, в каком его обычно преподносят после еды, то есть уже завернутым в кулек. На сей раз мне предложили отдельные компоненты бетеля с тем, чтобы я сам мог приготовить его по своему вкусу. К сожалению, у меня нет никакого опыта приготовления пана (как называют такую бетелевую самокрутку), и я попросил хозяйку сделать это вместо меня. С милой улыбкой она вынула из шкатулки серебряный ящичек, и тут передо мной предстало все богатство его многочисленных отделений. Здесь и мелкие колотые арековые орешки, и табак, и кардамон, и гвоздика, и белая липкая известь. Из верхней части шкатулки хозяйка достала свежий, чисто вымытый и еще влажный лист бетеля. Одну его половину она быстро намазала известью, а другую густым арековым соком, затем посыпала его сверху кусочками арека, кардамоном и гвоздикой. Несколькими ловкими движениями пальцев она свернула содержимое в изящный кулечек, а затем обернула его еще серебристой фольгой. Наконец, с присущим ей очарованием, она подала мне свое творение. Я закрыл глаза, положил в рот бетель и мужественно начал жевать.

Признаться, от бетеля я никогда не испытывал наслаждения, может, потому, что я не курю. Сок бетеля обладает одновременно сладковатым, горьковатым и еще немного кисловатым вкусом. Бетель быстро окрашивает десны и губы в некрасивый, как мне кажется, яркий красно–коричневый цвет. Честно говоря, мне всегда хотелось эту большую бесформенную жвачку как можно скорее раскусить и проглотить. Еще легче было бы сразу ее выплюнуть, однако от такого шага меня всегда удерживали правила приличия.

Итак, я с достоинством выполнял светскую обязанность гостя — учтиво жевал бетель и вместе с тем поглядывал, где же все–таки стоит обычная для богатых лакхнауских домов серебряная чаша. Это тхукдан, или просто плевательница, которую обычно ставят возле гостей. Найдя тхукдан, я с большим чувством облегчения выплюнул разжеванные кусочки бетеля.

Тут в зал вошел профессор и стал знакомить меня с присутствующими. Большинство гостей — хорошо знакомые семьи, уже не раз бывавшие здесь. Остальные, в том числе и я, приглашены сюда впервые. Обрядовое купание невесты является первым торжеством, на которое приглашаются многочисленные родственники и знакомые. В Индии бракосочетание не проходит в таком быстром темпе, как у нас. Здесь все должно совершаться размеренно и продуманно, так, как это происходило, в течение многих столетий.

Прежде всего должна прийти мушшата — «сваха», которая появляется даже тогда, когда жених и невеста давно уже знакомы между собой. Правда, такое случается лишь в зажиточных европеизированных семьях. Итак, сваха вместе со своими помощницами и длинным списком надежных женихов приходит в дом будущей невесты. О каждом кандидате в женихи она поет дифирамбы, восхваляет его высокую образованность, кроткий характер и набожность, сказочное богатство, движимое и недвижимое. В такой момент у невесты, бывает, ёкнет сердце, — вдруг родители выберут не того, кто ей мил. Однако все кончается счастливо.