Дряхлый коридорный поднялся с нами на второй этаж и внес наш багаж в какие–то тускло–понурые апартаменты с огромной старой ванной. Как это ни удивительно, но из крана текла теплая вода. Я с удовольствием принял душ, а потом лег в постель. Массивные черные кровати, вероятно, еще помнили времена лорда Клайва, тем не менее спать на них вполне удобно.

Утром узнали, что представитель местного дапартамента просвещения, который должен обеспечить открытие и проведение выставки, оказывается, слышит о ней впервые. Он долго куда–то звонил. Сначала разговаривал вежливо и учтиво, — вероятно, с кем–то сверху. Затем — решительно и энергично, — видимо, на своем уровне. И наконец, стал кричать, — без сомнения, на того, кто стоял рангом ниже. При этом он автоматически переходил с изысканно вежливого английского языка на витиеватый хинди. Вероятно, он был в полной уверенности, что никто из нас его не понимает. Чиновник ругал и угрожал немедленно выгнать кого–то с работы, если все не будет готово до трех часов дня. При этом он особо отмечал, что сам придет и все проверит.

Выставка будет проходить в расположенном на берегу реки Гомти бывшем дворце навабов «Моти махал» — Жемчужном дворце. В настоящее время в нем расположены различные отделения провинциальных учреждений, а самый большой зал выделен для организации выставок и других культурных мероприятий. Недавно, говорят, тут проходил даже бал–маскарад.

Служащий — чапраси — в форме цвета хаки услужливо распахнул перед нами двери зала. Мы вошли и буквально остолбенели: перед нами зияло абсолютно пустое пространство. Мы пришли в отчаяние от одной лишь мысли, что завтра вечером в этом зале, в котором в тот момент не было ни одного стула или коврика, соберутся сливки лакхнауского общества, налетят тучи репортеров, горящих желанием заполнить свои блокноты впечатлениями о торжественном открытии выставки.

У нас остался один–единственный шанс не провалить дело: действовать самим, действовать, не теряя ни минуты. Материалы для выставки должны были уже прибыть из Канпура, где наша выставка закончилась. О получении экспонатов должен позаботиться какой–то местный художник. Я посадил в машину молодого человека, который утверждал, что знает, где живет этот художник, и вскоре мы оказались в сложных сплетениях переулков с расположенными на них кабачками сомнительной репутации и домами терпимости.

Улочки становились все 'yже и 'yже, и вот от них остались лишь проходы, среди кирпичных стен которых наша машина едва двигалась, зажатая буквально в тиски. Неожиданно дорогу нам преградила глубокая канава. Что делать? Мы растерялись. К счастью, мой спутник нашел выход из положения. Из ближайшего дома он принес две тонкие доски, опытным глазом определил расстояние между колесами и перекинул доски через канаву. «Трах–бах, та–ра–рах» — раздался, как я и предполагал, вслед за нами треск ломаемых досок, однако наша машина уже стояла на другой стороне канавы и, к моему удивлению, непосредственно перед домом, в котором жил художник.

В «мастерской» на первом этаже мы действительно обнаружили несколько больших ящиков с выставочными стендами. Хозяин также дома. Оказывается, он даже не знал, что должен позаботиться о художественном оформлении выставки. Вместе с художником мы погрузили несколько ящиков с экспонатами в машину. Оставшиеся стенды поедут вслед за нами на одолженной двуколке.

Тем временем мой коллега развил бурную деятельность в Жемчужном дворце. Ему уже удалось достать десятка два–три стульев и несколько столиков, которые поставили у входа и на сцене. Однако все вокруг было еще покрыто метровым слоем пыли. Хорошо, что управляющий догадался прислать нам в помощь трех оборванных мальчишек.

Я несмело даю команду:

— Саф каро! Почистить! — и указываю на груду стульев. Ребята быстро сбегали за вениками из рисовой соломы и бросились на штурм мебельной баррикады. Высоко взметнулись густые облака пыли и стали медленно оседать на только что вынутые из ящиков экспонаты.

— Подождите! — сердито закричал я. — Чистить — это не значит пачкать все, что еще не запачкано. — Затем я объяснил каждому «помощнику», что надо делать. — Бальти лао, пани лао, капра лао! (Ты принесешь ведро, ты воду, а ты тряпку!).

Через минуту вернулся с пустыми руками первый мальчик.

— Сааб, бальти нахин (Господин, ведра нет).

Тут появился другой со словами:

— Господин, воды нет.

И наконец, прибежал последний:

— Господин, тряпки нет.

Я бросился на поиски в безлюдный двор. Действительно, нигде никого и ничего не было. Наконец, в соседнем дворе я заметил садовника — он поливал цветы. Он охотно согласился одолжить нам все необходимое. Через несколько минут мальчишки лихо размахивали мокрыми тряпками, и стулья засияли первозданной чистотой.

Мы тоже принялись за работу: укрепляли выставочные стенды, расставляли вдоль стен столы и стулья, накрывали столы материей, которую нашли в ящиках со стендами. Затем повесили картины, фотографии и диаграммы. При этом нас не оставляло неприятное ощущение, что мы делаем все не так, как это представляли художники–оформители из чехословацкой организации «Выставки». Они, наверное, все сделали бы иначе и, конечно, лучше нас.

Однако времени для бесплодных размышлений не было. Так или иначе, но все должно быть готово к открытию выставки вечером следующего дня. В полночь мы обнаружили, что вешать и ставить больше нечего. Мы вернулись в гостиницу с приятным чувством, что выставка в целом к открытию готова.

Рано утром в субботу мы отправились на базар. Надо было купить еще шторы, занавески, ковры, вазочки и т. п. Для того чтобы приобрести все это здесь, на базаре, надо было еще найти лавочки, в которых продавались нужные нам товары, затем как следует поторговаться и выложить из кармана сумму в несколько раз меньшую, чем первоначально запросил ловкий торговец, увидевший перед собой иностранцев. На восточном базаре, как известно, принято торговаться, и мы с успехом это сделали так, чтобы на предельно малую сумму купить все необходимое для торжественного открытия выставки.