– Здрасти, – прорезался, наконец, голос у Костика. Новые сведения так захватили его, что он уже забыл о скорой разлуке с Василисой, – пацаны говорили, что она печатала письма. Несостыковочка выходит!

– Печатает! У них есть старая печатная машинка. На ней Куркулиха и лупит письма.

– Кому? Кому она лупит письма? – почти орал Костя.

– Василиса говорит, что мамаша ее состоит во всех клубах любителей мыльных опер. Вот и пишет таким же несчастным. Обменивается опытом, делится переживаниями, хвастается рекордами по беспрерывному просиживанию перед телевизором. Обычные дела.

– И это все рассказала тебе Василиса? Почему она разоткровенничалась с посторонним человеком? – подозрения никак не желали выползать из души Костика.

– Я уже говорил, она, как и все, приняла меня за тебя. А у тебя с ней, похоже, довольно доверительные отношения.

– Не могла Василиса нас перепутать, – стоял на своем

Костя, – она меня хорошо знает!

– К чему ты это все? – устало спросил Кирилл, – у тебя есть основания ей не доверять?

– Напротив. Я еще ни разу не поймал ее на лжи. Василиса – девочка честная и слишком ответственная.

– Тогда, я думаю, нет нужды идти к ним домой и перепроверять ее показания. Куркулевы действительно выпадают из круга подозреваемых.

– Да черт с ними, с Куркулевыми, – махнул рукой Костик.

Он даже обрадовался тому, что целой компанией подозреваемых стало меньше. След, на который вышел он просто обязан был вывести его к хозяину дискеты.

– Ты слушай, что узнал я…

Вообще-то Анна Андреена не была завистлива. Кому чего и сколько Бог отмерил, тому, знать, столько и положено. Маловато вышло в этой жизни, побольше отвесят в другой. Но вот к старости как-то резко стало не хватать ей… тепла? любви? А может, просто некому стало отдавать ее, любовь эту. Муж-то давно уже ушел, умер то есть, а вот сыночек,

Андрюша, почему-то забыл ее.

Сначала-то помнил, когда еще в силе она была, приезжал. А вот как сдавать стала, так и пропал, не пишет даже. А почему? Ведь всегда она для него и самый кусочек вкусненький откладывала, и ручки чуть ли не языком вылизывала, и гостинцы с каждого базара везла. Почему?

Нет, в доме престарелых ей хорошо жилось. Кормили их не хуже, чем дома, самим готовить позволяли, телевизор цветной, машина стиральная, лото. Но не хватало самого главного: не к кому было приласкаться, некому было приласкать тебя. Поэтому и любили так старушки своих пленников, поэтому и тянулись так к ним. Те тоже без любимых своих остались. А на заботу и ласку не отмахивались, как их родные бросившие их дети, а шли, как кутята бездомные. Своих, видать, матерей вспоминали.

А больше всех любили бабушки Колю-Болеро и Инессу Васильевну. Блаженного и дочку. И за любовь их порой ссорились не на жизнь, а на смерть. Ревновали.

Поэтому так и разобиделась Анна Андреевна, когда прибежала к ней Федотовна и, задыхаясь от восторга и гордости, похвалилась:

– Смотри, чего мне Инесса Васильевна подарила!

– Ну и чего это? – с недоверием уставилась на пластиковый квадратик Анна Андреевна.

– Чашку ставить, чтобы стол не портить.

– Прямо так взяла и подарила? Без именин, без дня рождения? – ахнула Анна Андреевна.

– Прямо так, – гордо заявила Федотовна.

Потом сжалилась и немного прояснила картину:

– Она выкинуть хотела, говорит, убитая, а я забрала. Посмотрела: ничего не разбитая, вполне еще послужить может. Им, молодым, все трын-трава, никакой бережливости. Вещь еще сто лет в сундуке пролежать сможет, а они сразу – выкидывать.

– Не такая уж она и молодая, – насупилась Анна Андреевна, – шестой десяток, поди-ка, пойдет скоро.

Старушке все равно было неприятно, что подруге, а не ей подарила заведующая этот маленький, но полезный сувенир. Каждая из обитательниц «Улыбки» в глубине души считала, что именно ее, а не подруг любит больше всего на свете их милая Инесса Васильевна.

Именно по всем вышеперечисленным и весьма неуважительным причинам и случилась с ней эта детская оказия. Зашла как-то Анна Андреевна в кабинет, где обитала заведующая, чтобы на жизнь пожаловаться, а той на месте не оказалось. Так как была она незлобливая и совсем нестрогая, то заругать за то, что без спросу зашли к ней в кабинет, была не должна, и решила Анна Андреевна подождать прямо в кабинете. Села за стол и увидела точно такую подставку под чашку, как у Федотовны. И даже не такую красивую – у той зелененькая была, с наклейкой, а эта черная, без бумажечки.

И тут стали черти очень настойчиво Анну Андреевну подговаривать: возьми, да возьми подставку, возьми, да возьми. Если уж ту она выкинула, зелененькую, то эту, некрасивую, и подавно выкинет. Или еще хуже – кому другому отдаст. И так ее черти заговорили, что рука сама собою этот квадратик взяла и за пазуху сунула. А ноги сами деру дали.

Уже в своей комнате опомнилась Анна Андреевна, побежала обратно, чтобы на место украденное положить, да поздно. Заведующая уже в кабинете была. «Авось, не вспомнит», – понадеялась преступница и спрятала добычу подальше. Только какой толк в подставке под чашку, когда на нее эту самую чашку поставить нельзя? А тут еще те самые черти, что сговорили ее на проступок, стали петь ей в ухо: вот помрешь ты, Андреевна, будут товарки твое добро разбирать, да найдут похищенное. Представляешь, как сразу разлюбит тебя Инесса Васильевна?