— Просто болтали о музыке и фильмах.

— Почему вы так много времени проводили на кладбище?

— Там никто жить не мешает.

После смерти Лу, Света уехала к Крысу и переспала с ним, чтобы новыми ощущениями перебить неприятное воспоминание. Почему бы и нет. Его тело было телом подростка, и Света снисходительно отворачивалась, когда Крыс раздевался. Она думала, что большую часть обаяния ему, оказывается, придавал его черный плащ, цепи, заклепки, напульсники. Света понимала, что она отнюдь не секс-бомба. Стесняясь друг друга, они залезали под одеяло и там оживали.

— Один из наших мог трахаться только на кладбище. Утверждал, что больше нигде у него не стоит. Врал, конечно.

Света думала, что вполне могла бы обойтись без этого. Крыс слишком быстро кончал, она редко успевала ощутить удовольствие. Она уже подумывала о Слэше, но боялась заразу подхватить, он производил впечатление раздолбая, готового перепихнуться с кем угодно.

Две маленькие комнаты и кухня — квартира Крыса с матерью была неприглядной. Время от времени Крыс собирал по углам бутылки, и выгребал мусор, мать мыла пол. Хотя Света считала, что чужие беспорядки надо уважать, это типа со своим уставом в чужой монастырь. К Свете крысиная мать прониклась тёплыми чувствами, пьяная изливалась: "Девочка моя, Алик — мальчик хороший, я у него непутевая, а жалеет".

Однажды при Крысе заявила:

— Живи у нас, Светланка. А там, глядишь, поженитесь.

Крыс заметил:

— Мама, ей только пятнадцать.

Мать не растерялась: Сейчас и в одиннадцать рожают.

Света думала, что Регина была бы в ужасе, узнав про Крыса. Свете было с ним комфортно и уютно, но всё это было ненадёжно, временно. Временным и ненадёжным было всё, кроме кладбища.

…Свете не удавались портреты. Наверное, потому что для того, чтобы нарисовать портрет, надо было в человеке человека увидеть. Но человека ещё в древности днём с огнём искал Диоген. На картинах любила изображать иллюстрации к легендам, героев и богов. Она сидела и смотрела сквозь землю: в земле, переслоенной глиной и песком, покоились — то воины в латах, то жрецы и волхвы в шаманском облачении, то красавицы в старинных нарядах, а ещё глубже — гиганты под монолитами, и вдали — пылающее ядро земли в девяти кругах Аида.

Невидимый магнит притягивал к памятнику, ставшему центром её Вселенной. Осень плакала, наполняя воздух тончайшей взвесью мороси.

Она смотрела в лужи — эта вода предназначалась для мёртвых, обречённая просочиться в щели асфальта, пропитать усыпанную листьями почву. Преодолеть слипшееся крошево чернозёма и литой слой глины, проскользнуть в тонкие щели гробов, медленно капать на застывшие тела. На Сашино лицо, бледное, с опущенными навеки пушистыми ресницами, на твёрдые ледяные губы спящего рыцаря, наполняя влагой пряди черных волос, чтобы голова ещё тяжелее вдавливалась в жесткую подушку. Света наклонилась, и во внезапном порыве зачерпнула горсть дождевой воды, глотнула. Холодная, серая, безвкусная прозрачность растворила в себе смог столицы, сбившийся в тучи над заводскими трубами, над улицами, где теснился поток машин. Мёртвая вода…

Главное, не принимать жизнь такой, какая она есть, не примиряться с ней, и если не можешь изменить её, то игнорировать её, погрузившись в мир грёз. Бог есть, потому что существует необъяснимое. Хочет ли Бог, чтобы его замечали?

Всё это должно было как-то разрядиться, как наэлектризованная атмосфера полудня, душит и давит, чтобы вдруг расколоться грозой. Когда в газетах замелькали истории о приближающемся к земле метеорите, который должен был всё разнести, её это позабавило.

Виделась медленно и неумолимо приближающаяся к земле каменная глыба, метания бессильной толпы, и собственное злорадное созерцание. Она жаждала этого. Метеорит, вышибающий дверь, которую она не могла ни найти, ни раскрыть. Роскошная вспышка божественного ветра в завихрении галактики, когда живые и мёртвые мерцающим облаком звёздной пыли рассеются во Вселенной, разрешив все глупые вопросы о смысле жизни и смерти.

Она называла Миром за рекой — тонкий мир духов, демонов и богов. Его можно было изучать и медитируя. Ворота. Шаг вперед. Переход через мост. Вызов духов-хранителей. Там она могла всегда быть разной.

Крыс пригласил её на рок-концерт. У неприметной двери на задворках института охранники бесцеремонно лезли в сумочки, обводили тело металлоискателем. И зрители парами ныряли в глубину зала, спускались на четырёхметровую глубину по железной лестнице. Колонны были из шершавых каменных монолитов с неровно обработанными плоскостями, Глубина бара, окаймлённая коричневым деревом, открывала полки с разноцветным стеклом бутылок. Залитый зеленым светом хрупкий как эльф бармен смешивает и взбивает сказочные зелья и адские смеси. Он протягивает тебе в тонкой руке высокий бокал с коктейлем "Крыша вдребезги", его голоса не слышно за грохотом музыки. Фисташки. Бильярдная. Два часа мучительно дребезжали на "разогреве" русские группы, своим убожеством подтверждающие давнее заявление козлобородого гуру Гребенщикова о том, что отечественный рок всё-таки мёртв.

Первая группа была в каких-то дурацких шутовских костюмах. Всё время заигрывали с публикой, прося аплодировать, подпевать. Но песни были слабыми, сказочными, под грохот рока рычащий солист рассказывал о леших и русалках. Это было апофеоз падения русского рока, который, потеряв заряд социального протеста, превращался в детскую потешку, и обложки музыкальных альбомов уже напоминали печатные пряники для фольклорных дурачков.

Другая группа была ещё слабее первой. Невнятная какофония звуков с претензией на готический "металл".