О Слэше она думала в женском роде: "Моя Серёжечка". И, конечно, поехала, чтобы узнать, в чём его проблемка. Нажала кнопку звонка.

– Светик, ты там одна?

– Конечно. А кто ещё должен быть - зелёные черти?

Слэш резко открыл дверь, втащил в квартиру: "Быстро, быстро. Думаешь, у меня "белочка"?"

– Да что с тобой?

Слэш упал ничком на диван и завыл. Света уже несколько раз наблюдала подобные истерики, списывала это на слэшевские прошлогодние занятия боксом - видно крепко ему по башке на тренировках стучали, крыша малость и едет.

– Я удушусь. Крюк у люстры прочный, я пробовал.

– Почему, Серёжечка?

– Мы с ребятами пили, я стекло выбил, оно вниз полетело и на тачку одному козлу грохнулось. Он влетел, орёт: придурок, из дома не выйдешь, чтобы завтра же бабки подогнал! А где их возьму?

– Я хочу тебя защищать, - с жаром сказала она Слэшу.
– Хочешь, в милиции скажу, что тогда была у тебя, а ты был трезвый и никакого стекла не разбивал?

– Он в милицию не будет заявлять, он и без милиции меня под стол загонит и выебет.

– Родителям позвони.

– А у них откуда? Это несколько тысяч баксов. Абзац конкретный.

– Подумай хорошенько, может быть, займёшь у кого-нибудь?

– Ты классная! Я вспомнил! Попытка не пытка.

Слэш уселся к телефону, набрал номер:

– Алло, Вячеслава можно? Слав, это я - Сергей. Понимаешь, у меня проблема. Извини, что гружу, но, может быть, ты что-нибудь подскажешь? Приедешь? Я у тебя время отнимаю? Неудобно как-то.

Когда Слэш положил трубку, лицо у него было весёлое.

Через час явился Албан. Пахнуло морозной улицей, в короткой темной челочке зеленоглазого крепыша искрились снежинки. Он бросил куртку на диван, встряхнул Слэшеву вялую руку, тот глядел на гостя с собачьей надеждой. Албан вытащил из кожаного коричневого рюкзака бутылку коньяка, и Света побежала за бокалами.

– Это бокалы для красного сухого, - охарактеризовал Албан.

Света смутилась: А различается? Ну, понятно, бокалы для шампанского, рюмки для водки, а про другое различие она не знала.

– Не имеет значения, не обращай внимания...
– Он налил коньяка.
– Они выпили.

– Ну, рассказывай.

Слэш поведал, косясь на Свету, видно было, что ему неприятно признаваться в собственном бессилии.

– Разъебай ты, Серёга, не при даме будь сказано. Под фонарём в дерьмо вляпался. Но всё будет ништяк. Он схватил Слэша за плечи и сильно встряхнул.

Албан спустился этажом ниже, перетереть тему с соседом. Света и Слэш вышли на лестничную площадку, прислушивались к тому, что происходит. Они услышали только албановское миролюбивое: «Борзеешь, земляк. Всёй твоей тачке красная цена четыре тысячи».

Потом вернулся, сказал, что заплатил соседу, а Слэшу со смешком заявил:

– Облажался, Серёга, теперь я тебя на счётчик поставлю. А делать ты ни хуя ни умеешь, поэтому придётся собой подрабатывать где-нибудь в "Красной шапочке". Там богатые тётеньки мальчиков снимают. А иногда дяденьки...

– Ну ты загнул, - боялся возмущаться Слэш.

– Вот за сколько ты мужику...?

– Да ни за что!
– Потом подумал.
– Ну, разве что за миллион... Я пошутил!

Света посмотрела с радостным презрением - все вы одинаковые, Сергей не заметил.

– Я договорюсь с сестрой, у неё ресторан, будешь там играть по вечерам, так отработаешь. Да какой из тебя музыкант? Трынди-брынди балалайка.

Выпив, Албан посерьёзнел, он бросал на Свету хищные быстрые взгляды, как будто примеряясь сожрать. Волчище - беззащитную беленькую девочку в каменном лесу... Нервы щекотало.

Он подсел ближе, Слэш как будто не замечал. Албан подливал Свете коньяк, заглядывал в глаза зеленоватым взглядом.

– Пойдём в кухню, - мотнул головой Албан, сжимая крепкими тёмными пальцами её круглое колено.

И Свете тут же представилось, как он её сзади наклоняет на кухонный стол и задирает юбку. Она прерывисто вздохнула. И искоса оглядела его в новом бледно-голубом джинсовом костюме. Он был пластичен, двигался легко и быстро, как гибкий крупный зверь. Жесты были резкими и скупыми, чувствовалась сила дикаря. Она чувствовала опасность и желание сделаться добычей. Но словно опасалась потерять себя как личность, подчинившись властному мужчине, потому что он всё равно уйдёт, а она останется слабой поглупевшей сучкой.