Надежда вспыхнула и запела в такт колесам: Га-ли силь-ный. Ga-li k"oc-le.

Получилось складно и красиво. Эля слушала несколько секунд, ловя переходы тональности, но нет, маршевая мелодия текла решительно и скорбно, как на военных похоронах, когда привезли Шагимансура, отцова братишку. Эля уткнулась мокрым, как у собаки, носом в ладони, пытаясь не завыть, и снова потеряла себя, а нашла уже на жестко освещенном перроне, отмахивающейся от смутно знакомого парня в белой тепловой куртке, который пытался отобрать у нее сумку. Парень терпеливо повторял:

– Эльмира Шагиахметовна, я Кубакин из отдела кадров, доставить вас должен, трамваи за городом уже не ходят, машина там стоит, пойдемте, поздно уже, трамваи только по городу сейчас, меня Бравин прислал, я Женя, помните?

Эля резко остановилась, мазнула по лицу мокрым платочком, который, оказывается, сжимала в кулаке, – лицо стянулось стылой полоской, и сразу холод уверенно взялся за ноги и полез вверх, перебирая невесомыми лапами, как Волк в «Ну, погоди!», – и сказала:

– Да, Женя, здравствуйте. Спасибо большое. Конечно, пойдемте. Спасибо.

В машине Кубакин задал пару вежливых вопросов про погоду и дорогу. Эля ответила не думая и, видимо, невпопад, потому что больше Женя ни о чем не спрашивал. Зато довез до дирекции удивительно быстро – если это не сама Эльмира из реальности выпала. Эля сразу прошла в кабинет Галиакбара – вокруг вились какие-то люди, приближались, что-то говорили и отпадали разноцветными тенями, последней метнулась, кажется, Нина, но Эльмира уже была у стола Гали – все-таки пустого стола Гали, Гали ни за ним, ни вообще в кабинете не было. Отозиравшись, Эля мучительно задумалась над тем, что делать дальше, и, возможно, придумала бы что-нибудь страшное. Но тут в кабинет стремительно и с воплями вошел Кузнецов. Лицо его было неровно поделено красно-белыми пятнами, с куртки падали тающие хлопья снега, вопил Сергей поочередно в большие трубки или рации, которые сжимал в обеих руках. Эля неловко повернулась ему навстречу. Кузнецов остановился, вглядываясь, потом недовольно гаркнул в поднесенные к лицу трубки:

– Ну по новой тогда начинайте! Секунду.

Быстро шагнул к Эле и обнял ее, стараясь не стукнуть трубками по спине. Эльмира застыла костяной статуэткой, пережидая объятия и горячий дух, волной ударивший из ворота куртки Кузнецова. Сергей отступил, быстро свернул телефонные беседы, устало присел на стол, положив трубки рядом, и спросил:

– Нормально доехала, встретили?

– Да. Нашли?

Сергей, сдерживаясь, посмотрел на нее, опомнился, подошел, взял за руки – Эля не стала отдергивать – и сказал:

– Эля, мы ищем.

– Где он?

– Ищем, Эля.

Эльмира задрала голову, прищурилась, пытаясь сквозь соленую муть разглядеть глаза Кузнецова, и спросила:

– Он живой?

Кузнецов что-то ответил, и Эльмира снова потеряла кусок жизни, теперь крохотный. Нашла она себя скукожившейся за гостевым столом, придвинутым к столу Гали. Рядом стояла Нина и что-то бубнила – а, уговаривала выйти куда-то, где удобнее и можно отдохнуть. Эля возмущенно мотнула головой. У Нины сразу будто новая пластинка в ченджер зашла: она принялась так же ласково и обходительно объяснять, как будет хорошо, если снять дубленку. Ни сил, ни желания снова мотать головой или делать что-то еще не осталось. Эля молча застыла, сжав кисти коленями. Было холодно и безнадежно.

Нина ушла, быстро вернулась, поставила перед Эльмирой красивую чайную пару: чашка ароматно дымилась, на блюдце искрились рафинад и два ломтика лимона. Желудок тягостно перекосился, Эльмира повернулась было к чашке, но тут же скрутка покатилась вверх по пищеводу, пришлось сгорбиться еще сильнее и переждать, пока зыбь уляжется. Мимо кто-то прошел, что-то выгрузил на стол – не беззвучно, как Нина, с оборванным лязгом,– и сказал:

– Поешьте, Эльмира Шагиахметовна.

Эля, не раскрючиваясь, подняла глаза. У стола стоял Бравин, тоже в куртке и тоже с мороза – даже губы полопались, потому что лижет, балбес, вот еще раз капельку крови языком снял.

– Здравствуй, Игорь, – с трудом сказала Эльмира.

– Добрый вечер. Поешьте, – ответил Бравин, кивнул и быстро вышел.

Эля посмотрела на стол. Там стоял серебристый тепловой судок, в каких до прошлого года возили обеды строителям. Желудок перекосился в другую сторону. Эля раздраженно выдернула руки из негреющих тисков и оттолкнула судок. Крышка сдвинулась, пошел запах. Сейчас вырвет, холодно подумала Эльмира, но под горлом запела тонкая струна, а ниже будто дыра открылась, куда со сквозняком стал проваливаться весь мир, и шут бы с ним, но ведь в том числе и Азаматик. Эля выпрямилась на стуле, прислушиваясь к себе. Дыра развернулась к столу и всосала судок – то есть как всосала, заставила обнять, придвинуть, сбросить на пол загремевшую крышку и жрать теплый рис с рыбой, не различая вкуса, остроты и мелких костей, сперва вилкой, потом помогая рукой и с трудом удерживаясь от того, чтобы швырнуть вилку вслед за крышкой и хватать, комкая, рис горстью, а левой горстью выщипывать рыбью плоть – и жрать. Было стыдно и во всех смыслах неудобно, очень хотелось прерваться, прийти в себя и начать есть, а не жрать, – но не получалось.

Она не ела со вчерашнего дня.

Все-таки последние рисинки Эля собрала пальцами, тщательно их прожевала и поискала глазами еще что-нибудь не съедобное даже, а сгрызаемое и прожевываемое. Лимон провалился в бездну, не успев брызнуть меж зубов, сахар хрустнул дважды и канул туда же, остывший чай лишь смягчил растревоженность за грудиной. Все болезни от нервов, и ожирение в первую очередь. Вот что толстухи, значит, чувствуют, подумала Эля.

И тут в кабинет ворвался Рычев – слава богу, не минутой раньше.