– Я знаю женщин, которые терпеть не могут часто надевать одну и ту же одежду. Я, например, видел на тебе все по три раза.

– Он имеет в виду мою одежду, – объяснила Виктория озадаченному Бену. – Постарайся убедить его, чтобы, когда он станет похищать женщину в следующий раз, он дал ей время захватить собственную одежду.

– Он вообще немного знает насчет женщин, – кивнул Бен. – Во всяком случае, не о приличных. А вот есть одна танцорка, Бетти Дин...

При этих словах Тринити напал на друга, зажал его шею крепким захватом и пригрозил сломать ее, если тот скажет еще хоть слово. Виктория достаточно повидала схваток между ковбоями, чтобы понимать, что они не причинят друг другу вреда, так что предоставила их самим себе. Она пошла и на деньги, данные ей Тринити, купила себе шляпу, самую дорогую, какую смогла найти.

У нее было ощущение, что она его потеряла и не может никак отыскать... не знает, как его вернуть.

Сначала она решила, что это Бен встал между ними, и в какой-то степени так и было. Но вскоре она поняла, что это сам Тринити использовал друга, чтобы не оставаться с ней наедине.

Неужели он держался вдалеке от нее по той же причине, что и Джеб? Она всегда хотела понять, почему Джеб не занимался с ней любовью, ей было необходимо это знать, но не хватило храбрости прямо спросить об этом.

Однако последние пять лет научили ее, что в браке все должно быть иначе. Джеб просто не был заинтересован в налаживании с ней каких бы то ни было отношений.

Причем это было не из-за ее внешности. Виктория не была тщеславной, но знала, что очень хорошенькая. Джеб не занимался с ней любовью, но было множество таких, кто с удовольствием бы занялся. Но они никогда к ней не прикасались. Даже не пытались ее поцеловать.

Даже Бак. Он сказал ей, что любит ее, что собирается на ней жениться во что бы то ни стало, он с первого взгляда возненавидел Тринити из-за жесточайшей ревности, но он никогда не пытался ее обнять.

Тринити влекло к ней. Она поняла это через пять минут после того, как его увидела. Этой ночью в хижине он показал ей частицу той страсти, которая, как она чувствовала, должна существовать между мужчиной и женщиной.

Но как только появился Бен, Тринити тут же взял себя в руки. Как он мог не приближаться к ней на протяжении двух недель? Такое возможно, только если с ней что-то неладно.

Ей надо будет спросить его об этом. Для этого ей придется набраться храбрости, но выяснить это она должна.

Благодаря ему она узнала чувства, о которых и не подозревала. Она не ошибалась насчет отношений мужчины и женщины, а теперь еще узнала, что желание, огненная страсть могут быть не только со стороны мужчины. Она ощутила этот неистовый жар.

Тринити страшился момента, когда придется попрощаться с Беном. И при этом ждал его с еле сдерживаемым предвкушением. Он снова останется наедине с Викторией и снова получит шанс открыть свое сердце надеждам и разочарованию.

Он не сомневался, что нравится ей. Она доказала это той ночью в хижине. Он помнил каждое мгновение.

Он помнил вкус ее губ, запах ее волос, трепет ее тела, когда он ее целовал, помнил, как льнуло ее тело к нему, как твердели ее соски, когда он ласкал их, слегка прикусывая.

И еще он помнил свой отклик. Он не мог забыть это ощущение. Каждый раз, когда он позволял себе думать о Виктории и о той ночи, все повторялось.

Впрочем, физические последствия этих воспоминаний его не слишком тревожили. Была бы это другая женщина, он бы только посмеялся с Беном насчет этого, а может, даже пошутил с самой этой женщиной. Они приятно провели время, и пусть все закончится мирно и естественно.

Но он не хотел, чтобы кончалось время, проводимое с Викторией. И это его пугало.

Он вдруг обнаружил, что думает о годах, долгих годах, когда он станет просыпаться, а рядом на подушке будет ее лицо, когда они будут каждое утро вместе завтракать, когда после долгого дня в седле он будет возвращаться домой к ней и каждую ночь находить тепло и утешение в ее постели. Хуже всего – он начал думать о дочерях, каждая из которых была бы точным подобием своей матери, о девочках, обожаемых, потому что они были такими маленькими и потому что они были его дочурками.

Как только он начинал представлять себя лет через десять, окруженным семьей, с процветающим ранчо и ответственностью за всех людей, которые на него работают... он чувствовал, что задыхается. Он понимал, что свобода, которой он наслаждался всю жизнь, исчезает.

И все-таки, как только он решал, что не вынесет такой жизни, оказывалось, что он жаждет ее больше всего на свете.

Что получал он от жизни на тропе? Еду у костра. Езду по безумной жаре, пронизывающему холоду, дождю, слякоти или снегу. Сон на земле. И риск. Вечно рисковать жизнью и ничего не достичь в конце.