— Уйдет, гад! — подражая героям советских боевиков и так же чуть не плача, простонал майор, ерзая на мягком сидении и рискуя похудеть.

— Может, сирену включить, а? Или по рации передать?! — тоже вошел в роль охотника водитель.

— Какая рация, дурак?! — возмутился начальник, ведь добыча принадлежала ему и только ему. — Догонять надо! А за сирену хвалю!

Сирена взвыла, но никакой положительной реакции, за исключением издевательских улыбок пыльных лиц, со стороны Советской Армии не последовало. Впрочем, изредка из кабин высовывался кулак с характерно торчащим средним пальцем — этакий адаптированный вариант «перста божьего», что тоже престиж вооруженных этим сил в глазах милиции не поднимало.

Три томительных минуты майор изнывал от нетерпения, но, как известно даже эскимосам, беспросветных случаев не бывает. В данном случае концом местной разновидности полярной ночи оказался разрыв между ракетным заправщиком и походной кухней. Водитель до отказа выжал акселератор и «Волга» вырвалась на свободную полосу движения, провоцируя ДТП, КГБ и ГКЧП.

От воя сирены раздувалась голова, но Вуйко А.М. было не до таких мелочей — легавая взяла след.

Семен проснулся далеко не с первым лучом солнца, но ничуть этому не удивился и совсем не огорчился. Он пребывал в законном отпуске и поэтому просто потянулся во весь рост, а затем попытался определить, что его разбудило.

Это не мог быть очередной кошмар, потому что…

— Му-ы!

Неясный и чуждый родному дому звук прервал стройный ряд мыслей. Это не могла быть жена, потому что…

— Мны-у-у!

Мычание повторилось, и Саньковский поежился под одеялом. Воображение услужливо подсунуло образ терзаемой хищниками коровы.

— Мария? — нерешительно позвал он.

— У-у-у! — мычание стало громче и перешло в заунывный вой.

Это было уже слишком. Семен принюхался, но, хотя и витал в комнате неприятный запашок, зверинцем не пахло. На периферии сознания забрезжило неясное воспоминание, но усилием воли он прогнал его прочь и вскочил. Откуда взяться волкам в его квартире?

Натянув трико, Саньковский осторожно вышел из комнаты и не поверил глазам. Привязанный к холодильнику собственными подтяжками, на кухне сидел милиционер. Пребывал он в этом состоянии уже давно, о чем свидетельствовало изжеванное до половины кухонное полотенце, служащее кляпом. Его униформа источала тошнотворную вонь. При виде хозяина жертва сделала попытку подпрыгнуть вместе с табуреткой и холодильником.

Все встало на свои места.

Сморщив нос, Семен вспомнил ночное происшествие, которое было похуже всякого кошмара, и признал в пострадавшем Горелова, но, в отличие от него, встрече не обрадовался. Его привлекла записка на кухонном столе. Не обращая внимания на ожесточенные попытки ночного гостя вступить в общение, он взял листок в руки. Со свойственной жене лаконичностью там было написано: «Только попробуй развяжи! Завтрак на плите!!!»

— Ты что ж, мой друг, мычишь? — поинтересовался Саньковский у жалобных глаз Горелова, которые были красноречивее Цицерона. — Опять хочешь в Париж?

В ответ тот замычал так требовательно, что в холодильнике задребезжали кастрюли.

Добрые отношения с супругой были для Семена гораздо важнее мычания заурядного лейтенанта. Пожав плечами, он показал ему записку, всем видом демонстрируя свое понятие о супружеской верности.

— Эйфелю — башню, а мне — Машку.

Горелов с таким положением дел был не согласен и сменил диапазон, принявшись голосовыми связками взывать к милосердию.

— А я здесь при чем? — стараясь не опуститься до злорадства, рассудил Саньковский. — Не шлялся бы по ночам с холодным пистолетом!

Милиционер закатил глаза и сделал вид, что теряет сознание.

— А завтракать мы будем немного позже, — сообщил заложнику Семен, подкурил сигарету и направился на балкон.

Вслед понеслись оскорбительные звуки, но и они не возымели желательного Горелову эффекта. В запавших глазах старлея заблестели слезы и он снова принялся жевать полотенце.

— Привет, сосед!

— Здоров, Семен!

Удостоив друг друга хмурыми взглядами, они отвернулись и принялись задумчиво пыхтеть сигаретами. Если проблема Саньковского и не вызывала у него побочных ассоциаций, то у Рынды дела обстояли значительно сложнее. Ему с самого утра было не по себе из-за в высшей степени неприятного ощущения, что за ним следят. Сказавшись на работе больным, он уже несколько часов шатуном бродил по квартире и пугал попугая.

— Как самочувствие? — после длительной паузы, понадобившейся Василию для изобретения вопроса, спросил он соседа.

— Никак, — вздохнул Семен, тупо размышляя о том, что Машка надумала сделать с пленным милиционером. По опыту он знал, что жена способна на многое, но фантазия отказывала.

— Небось попил он вам кровушки? — попытался зайти с другого края Рында, которому хотелось простого человеческого общения.

— Кто?

— Мент, кто же еще? Он ведь от меня к тебе пошел.