Если основателя школы мы называли вестником спасения, то его наследника, жившего на два века позже, можно с еще большим основанием именовать так. Почти вся его проповедь являлась радостной вестью об избавлении. И сама по себе анонимность этого глашатая Царства знаменательна. Слово Предвечного звучит в его устах с такой покоряющей мощью, что ему самому как бы приходится отступить в тень. По-видимому, пророк сознательно стремился к тому, чтобы личность его стушевалась, чтобы все внимание слушателей было сосредоточено на его Провозвестии.

Тем не менее нам слишком трудно отказаться от желания проникнуть в тайну Второисайи и, пусть хотя бы в общих чертах, представить себе эту бесконечно привлекательную фигуру Ветхого Завета.

Первое, что можно сказать о нем с известной долей вероятности, — это то, что он был «сыном изгнания» и родился среди пленников [8]. Следовательно, основные годы деятельности пророка падают на его молодость. И в этом он не составляет исключения в библейской истории. Правда, под влиянием позднейшей иконографии мы привыкли рисовать себе пророков в виде длиннобородых столетних старцев. Между тем и Исайя, и Иеремия, и Иезекииль были призваны на служение в возрасте от двадцати до тридцати лет. Они были так же молоды, как Иисус, когда Он выступил на проповедь (Лк 3, 23). Сами их писания, полные юношеского огня и энтузиазма, представляют резкий психологический контраст со старческими сентенциями Притч и Экклезиаста. Когда же читаешь Исайю Второго, то еще явственнее, чем у других пророков, слышишь звуки молодого вдохновенного голоса.

Из какой среды вышел Второисайя?

Об этом можно судить по его языку. В период плена, когда еврейский язык стал вытесняться арамейским наречием, только наиболее образованные люди продолжали говорить на нем свободно. Второисайя же не только виртуозно владел им, но мастерски углубил и раскрыл новые возможности в классической еврейской поэзии.

Итак, пророка следует отнести к людям утонченной культуры, однако сомнительно, что он принадлежал к тем кругам колонии, которые, променяв первородство на чечевичную похлебку, добились безбедного существования. Очевидно, он рано познал горечь жизни и столкнулся с тяготами и невзгодами, человек, которого они не коснулись, вряд ли сумел бы так говорить о страдании. Одно из немногих мест книги, где можно найти намек на его судьбу, есть свидетельство мученика, гонимого за правду:

Стал ли пророк жертвой борьбы соперничающих группировок среди иудеев, терпел ли он от язычников-гонителей, ясно одно: жизнь его не была мирной и безмятежной.

Сын пленения, Второисайя был также сыном Писания. Подобно Иеремии, он целиком вырос на духовном наследии Израиля. Мы находим у него упоминания о Творении и Потопе, Аврааме и Исходе; Синай и Сион — оба дороги его сердцу. Он учился у пророков, особенно у Исайи; он изучал былое их глазами. В его лице не меньше, чем в лице своих историков, народ Ягве осознавал себя и свою судьбу.

Из всех наименований Израиля Второисайя предпочитал слово эвед (служитель), и это вполне понятно, ибо для него народ Божий был прежде всего миссионером Ягве, Его посланником в мире [9]. Из Второзаконнической Истории и пророков Второисайя должен был вывести печальное заключение: «служитель» не выполнил своего предназначения.

Но вслед за Иезекиилем пророк говорит о том, что близко прощение Божие. Осененный высшим вдохновением, он чувствует наступление новой эпохи, эпохи надежд:

Ветхозаветная Церковь стала бездомной странницей, однако это не значит, что ее ждет жалкий жребий: Бог воздвигнет ее и умножит, как некогда умножил сынов Авраама.

Но не была ли то тщетная греза? Не обнаружил ли Израиль своей неспособности выполнить волю Сущего? Не остался ли он «жестоковыйным и меднолобым», как называл его сам пророк? И тут выясняется, что для Исайи Второго «Израиль» — понятие не однозначное. Есть два служителя Господня. Один действительно часто отпадал от Бога, но существует и иной Израиль: Израиль пророков и боговидцев, Израиль верных и стойких, Израиль «кротких» и «бедняков Господних». Он-то и явится подлинным Эвед-Ягве — исполнителем на земле небесной воли.

Отделив этого истинного Служителя от эмпирического Израиля, пророк идет дальше: в какой-то момент он начинает различать во главе избранного народа таинственное Лицо, воплощающее в Себе высшее призвание Израиля. То — великий Пророк, на Котором почиет Божественное помазание: