Опоздавшие на погрузку и уже не вместившиеся на сверх меры загруженных кораблях, остатки Донского корпуса и Тереко-Астраханская бригада под командованием полковника Ковальского покинула пылающую Феодосию и пешком, верхом и на телегах, не делая даже коротких привалов, меньше, чем за двое суток прошли до Керчи. Лошадей не жалели, знали, что их все равно придется бросить.

В порту Керчи скопилось около тридцати тысяч солдат и беженцев. Но войска все прибывали.

Три транспорта — «Мечта», «Поти» и «Самара» — забрали всех. Но когда они покинули Керчь, в город пробилось ещё более десяти тысяч солдат. Они взволнованно толпились за портовой оградой, с надеждой и отчаянием вглядываясь в чистый морской горизонт.

Лишь под утро в Керчь прибыл посланный главнокомандующим ледокол «Гайдамак» и пароход «Русь». Они забрали всех, кто хотел покинуть Россию.

Когда «Гайдамак» и «Русь» покинули порт, на набережную стремительно влетела красная конница. Подскочили к самой воде. У кого-то из всадников сдали нервы, а возможно, из озорства, вскинул винтовку и выстрелил.

Капитан «Гайдамака» не оставил без ответа этот выстрел. Издалека до красноармейцев донесся протяжный и тоскливый басовитый гудок. И означал он прощание с Родиной.

В Евпаторию для посадки прибыло несколько маломерных судов, на них посадили все восемь тысяч человек желавших уехать. Старый начальник порта адмирал Клыков получил распоряжение не идти в Севастополь, чтобы дожидаться там отхода всей эскадры, а двигаться в Константинополь самостоятельно.

Повстанцы-махновцы вошли в город без единого выстрела.

Трудно проходила эвакуация из Ялты. Отступая, сюда с трудом пробилась уцелевшая часть корпуса Барбовича. Повинуясь приказу Врангеля «проявить максимальное благорасположение к генералу Барбовичу», ему отдали под погрузку самый большой, прибывший в Ялту, транспорт «Крым». Барбович, вопреки всем прежним приказам, не пожелал расставаться с конским составом, и со скандалом, с потасовками загрузил в транспорт не только три тысячи кавалеристов, но и их лошадей. Несколько часов понадобилось, чтобы Барбович отказался от этой своей безумной затеи. Беженцы и некоторые военные учреждения едва не остались на берегу. И все равно все не поместились. Паника прекратилась, лишь когда в Ялту прибыли еще несколько небольших судов. На них разместили всех желающих покинуть Россию.

Севастополь всегда обладал притягательной силой. Во время отступления сюда хлынуло значительно больше людей, чем первоначально рассчитывали ведавшие эвакуацией командующий Черноморским флотом адмирал Кедров и командующий армейским тыловым районом генерал Скалой. Для того чтобы вывезти всех, французы были вынуждены дополнительно зафрахтовать суда иностранных держав: Греции, Италии и Польши. Привлечены были даже баржи, которые большие суда брали на буксир.

Суда подходили на погрузку несвоевременно. В ожидании очередного транспорта у многих солдат и офицеров сдавали нервы. Некоторые из них, как сомнамбулы толкались в многолюдной толпе, ничего перед собой не видя. Их глаза были устремлены на горизонт. Поручик Чижевский прямо возле портовой ограды застрелил своего коня, а затем пустил пулю себе в лоб. Кто-то из более стойких где-то раздобыл металлический рупор и время от времени выкрикивал: «Господа! Умоляю, не стреляйтесь! Пароходы уже на подходе! Все уедем!»

Постепенно Севастополь пустел.

К полудню Врангелю доложили, что во всех портах погрузка солдат и беженцев полностью завершена.

Заканчивалась посадка и в Севастополе. Оставленные у причалов несколько кораблей предназначались для тех, кто пока ещё оборонял город. Они должны будут последними вернуться в порт и последними отплыть в море. Не погрузились на корабль и юнкера-сергиевцы. Им была доверена охрана порта и наблюдение за порядком при посадке на суда. Третьи сутки они ни на минуту не покидали порт.

Перед тем как судам навсегда покинуть Россию, Врангель попросил построить юнкеров на площади у Главного штаба.

Впервые за последние дни многие увидели бодрого, энергичного главнокомандующего. Каких усилий ему это стоило, знал только сам Врангель. Легкой походкой он вышел к юнкерам. Этот строй не был предусмотрен никаким церемониалом. Юнкера стояли молча, однако по-уставному «ели глазами начальство», устремив на главнокомандующего свои взоры. Печальный строй, однако, они держали четко, как на параде.

— Соотечественники! Друзья! Вся Российская армия, все те, кто решил покинуть Россию и вместе с нею разделить её тяготы, уже погрузились на корабли. Капитаны ждут команды покинуть родные берега, — негромко сказал он, но на площади стояла такая тишина, что если бы он заговорил даже шепотом, все услышали бы каждое его слово. — Хочу от всей души поблагодарить вас за службу. Вы недавно в армии, но уже успели познать все тяготы армейской службы. Вы с честью послужили России до самых последних её минут.