Голиков ждал, что вот-вот, ещё мгновенье — и заговорит пулемет, затрещат винтовочные выстрелы.

Но было тихо. Слышался лишь звон сабель, тяжелое дыхание разведчиков и голоса:

— Забирай левее!

— Нижнюю проволоку кому оставил?

— Тут ще ряд! До утра работы хватит!

— Наши подойдуть, помогуть!

К удивлению разведчиков, слева и справа вдали рвались снаряды. А здесь стрельба всё не начиналась. Почему? Белогвардейцы не учли их в этой мясорубке? Забыли?

Лёвку мало интересовал тот дальний бой, он повлиять на него никак не мог. Больше всего его занимали эти, совсем близкие, искры в ночи. Время от времени они с одного и того же места вздымались вверх, и тут же таяли в ночи.

Поразмыслив, Лёвка догадался: труба! Скорее всего, там землянка. Он слез с коня, отдал поводья одному из своих разведчиков, а сам, осторожно ступая, пошел навстречу вспыхивающим и гаснущим искрам.

Увидел он это убежище, когда едва в него не провалился. С трудом разглядел в темноте приямок и ступени, вырубленные в глине, ведущие к занавешенному какой-то тряпкой проему, заменяющему в блиндаже дверь.

Соблюдая предосторожность, Левка упал на мерзлую землю и крикнул в приямок:

— Эй, вы там, в блиндаже! Выходи по одному! Сдавайтесь! Не то кину гранату!

Какое-то время внутри землянки молчали, но он слышат тихие голоса: видимо, врангелевские солдаты совещались.

— А вы кто? — осторожно спросили из землянки.

— Не догадываешься? Ангелы! — елейным голосом отозвался Левка. — Господь послав, шоб забрать вас на небо!

— Кончай шутковать, Антон!

— Я, звиняюсь, не Антон, но тоже шутковать люблю! Можно и гранатамы! — и совсем другим, строгим командным голосом Левка спросил: — Сколько вас там?

— Т-трое! — отозвались из землянки испуганным голосом.

— Выходь по одному! Минута промедления, и вправду, вознесетесь на небо! — После чего Левка обернулся, приказал своим разведчикам: — Петро, Степан! Палите факел!

Двое разведчиков подожгли тряпичный, смоченный керосином, факел. Подняли над собой, сигналя на тот берег, своим. Затем воткнули его в глиняную крышу землянки.

Когда первый врангелевец, молодой, белобрысый, испуганно возник в проеме землянки, Левка прикрикнул:

— Шо, не знаете, як сдаются в плен? Руки!

Белобрысый торопливо поднял руки.

Следом появился ещё один, тоже молодой, с жидкой, как у монашка, бородёнкой.

— А третий? Почему третий не выходит?

— Хворый он. Лежачий. Всё какую-то Маричку зовёт! И ещё про горы рассказывает, — объяснил бородатый.

Левка нырнул в землянку и увидел при свете тускло тлеющего каганца изможденного бледного солдата. Он лежал на вырубленном прямо в земле широком выступе, напоминающем тапчан, вытянувшись и сложив на груди руки. Левка даже решил, что он уже мертвый. Но солдат шевельнулся, тяжело открыл глаза и, превозмогая усталость, тихо сказал:

— Прийшлы такы! — и снова заворочался, видимо, попытался встать.

— Лежи, лежи! — сказал Левка. — Звать тебя как?

— Ярослав.

— Откуда ты, Ярослав?

— С Коломыи.

— И как же тебя сюды занесло?

— Длинна песня. Ще з пирилистической. То до одных в плен попаду, то до другых, — стал полушепотом рассказывать он. — И у немця був, и у красных, и у билых. И все заставлялы воювать. Получается, шо я и за всех воював и протыв всех. Та, видать, отвоювався, — он устало закрыл глаза. И уже с закрытыми глазами сказал: — В случай чого вы меня тут… в землянке… она все одно уже никому не понадобится.

Разведчики втолкнули обратно в землянку пленных. Левка спросил:

— Где оружие?

— Он там, в углу, под шинелькой. Три винтовки и пулемёт.

— Богачи. А чего ж не стреляли?

— Надоело. Мы ещё в тот раз, как вы наступали, хотели вам сдаться. А у вас что-то не получилось, — рассудительно сказал пленный, похожий на монаха.

— Ну и як дальше собираетесь жить?

— А кто его знает. Как Бог положит. Может, расстреляют, а может, домой отпустят. Большевики, говорят, любят больше расстреливать.

— Так мы ж не большевики.

— Вот те на! А кто ж вы?

— У тебя не найдется чогось сухенького, переодеться?

— Исподнее найду, а сверху разве что шинель. Только белогвардейская, — монашек сунулся в угол, стал шарить там, среди ящиков с патронами. — А нам говорили, что против нас тут большевики.

— Мы — махновцы.

— Скажи, пожалуйста! — удивился белобрысый пленный. — А у нас тут говорили, будто Махно против большевиков, — не то спросил, не то утверждающе осторожно сказал он.