Ну и. в довершение ко всему, Прим учудил. Вначале он, вместо того, чтобы жить в отведенных ему покоях (весьма приличных, кстати, даже побольше и побогаче обставленных, чем у безразличного к роскоши Корбина) стал каждый вечер исчезать, возвращаясь только утром. Корбин лишь пожимал плечами – ну, ночует Прим дома, у отца – так что с того? Портал в замке рабочий, коды доступа у Прима есть, вечером открыл – шагнул туда, утром открыл – шагнул обратно. У каждого свои привычки – так почему бы и нет, если делу не мешает? И так продолжалось примерно с полгода, пока Корнелиус, который периодически появлялся у Корбина в гостях то ли с инспекцией его школы, то ли чувствуя какую-то вину за происшедшее, не пожаловался, что очень редко стал видеть сына – неделями, мол, не появляется, засранец. Вот тут Корбин и поднял удивленно брови, хотя, разумеется, ничего говорить Учителю не стал. А вот вечером, когда Прим в очередной раз собрался сваливать, граф перехватил его у портала и устроил допрос с пристрастием.

Нет, Корбин прекрасно понимал, что у его друга может быть личная жизнь. Также он понимал, что не всех, даже близких, людей в эту личную жизнь посвящают. Однако на сей раз он был удивлен и сам не знал тогда, приятно удивлен или, напротив, неприятно. Нет, ну в самом деле – Прим, продуманный до предела бабник-циник, увлекся, причем по-настоящему увлекся, и кем вы думаете? Кариной он увлекся, да-да, той самой Кариной, к которой они совсем недавно ввалились в грязных тапках…

И начиналось-то все вначале как-то спокойно – Альберт, сын Карины и случайный вассал Корбина, которого Прим вылечил от его травмы, восемь лет приковывавшей парня к инвалидному креслу, первое время жил с матерью и с ней же переехал в замок Шлипентайн. Ну, что делать – вначале Корбин хотел прихватить его с собой в качестве гарантии лояльности матери, которую поставил управлять баронством. Однако вначале было не до того, к тому же ребенок хотя и был вроде как здоров, нуждался пока что в серьезном уходе. Ну а потом все как-то забылось, вошло в колею, тем более что мать его отнюдь не стремилась интриговать против графа – верные люди, бывшие у Корбина во всех его владениях, включая и замок Шлипентайн, регулярно докладывали о ее полной лояльности. В результате замотанный делами Корбин просто махнул на ситуацию рукой: с поместьем женщина справляется вполне уверенно, ничего не замышляет – и Единый с ней, пускай живет, как знает. А вот Прим, как оказалось, был о происходящем несколько другого мнения.

Вначале он периодически появлялся в Шлипентайне – просто для того, чтобы посмотреть на дело рук своих и не пустить процесс лечения мальчишки на самотек. Ему это было несложно – лучший целитель Багванны, как-никак, а случай был интересный. К тому же стационарный портал в замке Корбина позволял совершать такие переходы быстро, практически без неприятных ощущений и лишних энергетических затрат.

Потом Прим открыл для себя, что Карина не только мать Альберта, но еще и очень интересный собеседник и вообще, образованная женщина с живым умом и хорошими манерами. Вдобавок к тому, еще и красивая… Потом визиты стали чаще, к осмотру Альберта добавились домашние ужины и длинные, за полночь беседы и как-то само собой получилось, что фактически прим переселился к Карине. Ну и, естественно, он скрывал это и от Корбина, так как не знал, как друг отреагирует, и от отца, поскольку реакцию последнего мог предсказать совершенно точно. От Корбина утаивать получалось без проблем, благо тот вообще старался ни в чью личную жизнь не лезть, а вот умудренный жизнью отец начал о чем-то задумываться…

Корбин подумал немного, плюнул и махнул рукой – живите, как хотите. В конце концов, Прим – взрослый человек, да и Карина – далеко уже не девочка. Думайте сами, решайте сами, только не жалуйтесь потом, если что. Ну а насчет Корнелиуса решили, что незачем посвящать заботливого родителя во все тонкости жизненных процессов. Может быть, потом, когда-нибудь… А пока что Приму стоило почаще заглядывать домой – так ему Корбин и сказал. Меньше неприятностей в будущем будет, а то начнет старик копать – проблем потом не оберешься.

Вот и жил какое-то время Прим в Шлипентайне полулегально. Потом, правда, решился, сделал Карине предложение по всем правилам, с отцом ее познакомил. Тот, конечно, был не в восторге, но промолчал, потому как был умным человеком и, со временем, все устаканилось, но это было уже потом. А пока, через несколько дней после того разговора, Прим привез Карину с сыном познакомиться с Корбином, так сказать, поближе, а то прошлые две встречи, та, ночная, по пьяной лавочке, и вторая, когда Корбин, весь из себя официальный, вручал Карине грамоту на управление баронством от своего имени, были, мягко говоря, не слишком располагающими к знакомству.

Карина тогда отчаянно трусила, Корбин до сих пор не мог сдержать усмешки, вспоминая об этом. Ну да, слыхала она о Корбине много, и все не то чтобы плохое, а, скорее, пугающее, первая встреча вообще вогнала ее в ступор, а Прим тогда не слишком стремился заочно разубеждать ее, мол, познакомишься поближе – сама увидишь и поймешь. Корбину с трудом удалось разговорить ее тогда. М-дя… Славное было времечко. Тогда Карине и в голову не пришло бы шуметь на тему того, что он, Корбин, вместо того, чтобы идти к столу, в караулке вино пьянствует и безобразия нарушает…

Ну вот, так и получилось, что теперь Карина была частым гостем в замке Корбина – периодически вместе с Примом появлялась, утверждая, что без женской руки замок выглядит неуютно. Все протесты Корбина по поводу того, что у него тьма служанок, благополучно игнорировались, что, надо сказать, само по себе требовало немалого мужества. Впрочем, протесты были не слишком настойчивыми – Карина, в отличие от своего сводного брата, покойного барона Шлипеншухера, ухитрялась Корбина не раздражать.

А с Альбертом вышло совсем иначе. Корбин, посмотрев тогда на мальчишку, обратил внимание на его болезненную худобу и, запершись с Примом в кабинете, всерьез поговорил с ним на эту тему. В смысле, что Прим собирается делать дальше? Ну, вылечил он пасынка – честь ему и хвала, а дальше то что? Так и ходить за ним теперь, сопли подтирая? Лично он, Корбин, предложил бы нагружать ребенка физически – для начала не слишком сильно, конечно, но так, чтобы Альберт нарастил какую-никакую мышцУ. Тогда от лечения будет уже явный эффект, а то сейчас парень вроде как и здоров и, в то же время, от ветра качается.

Прим со вздохом ответствовал, что и сам предпочел бы такое дополнение к лечению, но его мать… Ну, в самом-то деле, пока она была уверена, что ребенок обречен, она давала ему жить по возможности полноценной жизнью, чтобы хоть как-то компенсировать его боль. Когда они жили в Верхних Топях, Альберт постоянно общался со сверстниками из деревенских, мотался с ними то на реку, то в лес. Ребята относились с пониманием к немощи своего барина – таскали его с собой на специально сделанной тележке, помогали, чем могли. Как ни удивительно, Альберт не превратился ни в тупое, озлобленное существо, ни в махнувшее на себя рукой растение – может, по малолетству, а может, и благодаря матери… Но, когда появился Прим и, в буквальном смысле слова, поставил его на ноги, Карину словно подменили – тряслась она над сыном так, как будто еще сильнее, чем раньше, боялась его потерять. А может, и впрямь боялась…