— Куда собрался? — спросила она голосом Веры и с силой втолкнула его за меловую черту. Антон влетел в круг, очерченный неизвестной рукой, и упал. Лиза стояла перед ним, глаза ее сверкали. — Ты никуда не пойдешь!

Антон огляделся. Веры больше не было, но Лиза стерегла его за двоих. Антон понял: ведьмы врали, когда пытались выманить его наружу. На самом деле им было нужно совсем другое: чтобы Антон навсегда остался внутри мелового круга, в стороне от настоящей жизни! Эйфория начала улетучиваться, словно воздух из проткнутого шарика. Антон с отчаянием попытался удержать высокое напряжение души. Ничего не вышло. Накатило привычное бессилие, и он отпустил Лену.

Она ничего не поняла и попыталась снова его обнять, но Антон встал с дивана и отошел к окну. Поправил свитер, избегая смотреть в глаза девушке, оставшейся за меловой чертой, и сказал:

— Уходи.

Лена вздохнула.

— Что ты делаешь?

Ее голос звучал очень тихо, но Антону показалось, что под ухом выстрелила пушка. Он вздрогнул и монотонно повторил:

— Уходи. — Подумал и добавил: — Пожалуйста.

— Что ты делаешь?! — закричала Лена.

Антон зажал уши. Если бы он мог ей что-то объяснить… Если бы он сам понимал, что происходит!

Лена вскочила и бросилась к выходу. Громко хлопнула дверь. Антон остался один. Он закрыл глаза ладонями и увидел довольную усмешку на лице бледной ведьмы.

— Что тебе нужно, сука?! — закричал Антон. — Когда ты оставишь меня в покое?!

Тишина.

Антон застучал кулаками по стене, выкрикивая в пустоту ругательства. Не помогло. Тогда он достал из холодильника бутылку виски, открутил пробку и сделал огромный глоток из горлышка. Едкая жидкость обожгла пищевод, облила подбородок и закапала свитер. Антон ничего не заметил. Он с глухими рыданиями давился огненной водой, насильно глуша свою боль, и все равно не мог от нее избавиться. Остаток вечера утонул в пьяном безумии.

— А я говорю, ты напишешь их портреты! — Бургомистр Харлема Николас ван дер Мер даже голос повысил, чего раньше за ним никогда не водилось. Отдышался, промокнул платком вспотевший лоб и брюзгливо заметил: — Ты, Франс, даже святого выведешь из себя! — Бывший стрелок упрямо молчал, и бывший полковник ван дер Мер взял дружеский тон: — Объясни мне, Франс, почему ты отказываешься? Это уважаемые люди, они щедро жертвуют деньги на городские нужды. Ну да, у них есть свои маленькие капризы… — Бургомистр покосился на Франса, на лице которого бродила мрачная ухмылка, и внезапно вспылил: — В конце концов, это их деньги, Франс! Пускай делают с ними, что хотят, хоть утопятся в своих винных фонтанах!

— Пусть, — согласился Франс, пожимая плечами. — Разве я против?

Бургомистр обрадовался:

— Значит, договорились? Я теперь могу сказать, что дело улажено?

— Я не буду писать их портреты.

Бургомистр воздел к небу пухлые руки:

— Почему, ради всего святого?!

— Они мне не нравятся.

Господин ван дер Мер тихо застонал. Сел на стул и начал все сначала.

— Пойми, ты не имеешь права отказываться от работы! Ты приносил цеховую клятву, Франс! Сам знаешь, если кабатчик откажется обслуживать посетителя, городские власти обязаны закрыть его заведение. А что мне делать с тобой? Отобрать кисти и краски? Посадить в тюрьму? Ответь, Франс, что я должен сделать, чтобы ты согласился выполнить свою работу?

Франс скривил губы.

— Почему они хотят, чтобы их мерзкие рожи рисовал именно я? В городе полно других художников.

— Ты самый лучший… — начал бывший полковник.

Франс перебил своего начальника:

— Да, и еще мне платят самые большие гонорары. Вы же не думаете, что денежный мешок по имени Хейтхейсен способен отличить детскую мазню от настоящей картины? Или что подобный фокус способен совершить кабан в парике по имени Фортхаут? Они хотят, чтобы их рожи рисовал Франс Хальс только потому, что это даст им возможность хвалиться потраченными деньгами!

— Пускай так, — не стал спорить бургомистр. — Все равно, Франс, ты обязан соблюдать цеховую клятву и выполнять свою работу! — Он уловил протестующее движение, сделанное собеседником, и вновь повысил голос: — Считай это приказом! Понятно?!

— Слушаюсь, господин полковник, — отозвался Франс с мрачным сарказмом.

— То-то. — Бургомистр немного отдышался, снова промокнул влажный лоб и простонал: — Ну почему у тебя такой отвратительный характер? Есть ли в городе хоть один человек, который не успел на тебя пожаловаться? Знаю, знаю, это Дирк. Клянусь, твоего бедного брата пора записывать в святцы за долготерпение! — Бургомистр тронул собеседника за рукав: — Прошу тебя, будь немного мягче. Люди, конечно, несовершенны, но и ты всего лишь человек. Не тебе бросать в них камни. Помни об этом.

Франс прикусил губу, исподлобья разглядывая собеседника, а потом внезапно решился:

— Хорошо, господин полковник, вы меня убедили. Пускай эти денежные мешки наряжаются в самые дорогие наряды и приходят в мой дом. Я нарисую их портреты. — Он сделал паузу и невинно добавил: — Только потом на меня не жалуйтесь. Я вас предупредил.

Бургомистр, уже успевший успокоиться, подскочил на стуле:

— Что ты задумал, проклятый цыган? Хочешь нарисовать их еще более мерзкими, чем они есть на самом деле?! Прости меня, Господи, — добавил он шепотом и перекрестился.