На даче мы сделали все, что нужно: занесли на террасу садовый стол, сняли с берез качели, навесили щиты, набили яблоками сумки и багажник автомобиля. Наш старенький автомобиль относился к числу тех же мнимостей, поскольку на нем не просто ездили, а ездили на дачу, остальное же время ремонтировали, мыли, чистили, украшали и поклонялись ему как божку.

— Ты вполне успеваешь в библиотеку. Видишь, как мы быстро справились, — сказал отец, довольный тем, что мои интересы соблюдены так же, как и его, и это лишает меня права чувствовать себя жертвой отцовского произвола.

Он подавал мне пример расторопности, деятельно способствуя тому, чтобы я поскорее вкусил желанную отраду, с вожделением приникнув к библиотечному столу. Но на обратном пути все-таки не устоял перед соблазном заглянуть в свой любимый подмосковный магазинчик, восхваляемый перед знакомыми как какое-то чудо, кладезь изобилия, где всегда все бывает. «Верите ли, абсолютно все — как ни заеду! Вот чудеса-то!» Каждый раз отец в подтверждение своих слов со скромным торжеством выкладывал очередную покупку, одну бесполезнее другой. Но мы его не разочаровывали, чтобы не разрушать веру в чудеса и поддерживать похвальный интерес к хозяйству. Покупки же мать незаметно прятала в чулан или на чердак.

Вот и на этот раз отец отправился охотиться за чудесами, и вскоре я увидел, как он выносит из дверей нечто, способное напомнить абажур, если бы не сомнение, что абажуры бывают столь уродливы, безвкусны и нелепы: устрашающих размеров, мучительного розового, альковного цвета, с выпирающими ребрами проволочного каркаса, кистями и бахромой. Ужаснувшись, я выскочил из кабины, чтобы вовремя его образумить. Но тут, слава богу, выяснилось, что абажур принадлежал не отцу, а женщине, которую он любезно согласился подвезти.

У него была эта слабость — подсаживать незнакомых женщин, что ничуть не угрожало нашим прочным семейным устоям. Женщины, которых выбирал отец, всегда оказывались многодетными и добропорядочными хранительницами очага, утратившими вкус к умыканию чужих мужей. Да и сам он был неспособен кого-либо умыкнуть и со своими попутчицами азартно беседовал о семенах, саженцах и ценах на молодую картошку.

Однако эта попутчица меня озадачила: она представляла собой полную противоположность отцовским избранницам. Отца, надо полагать, умилил абажур, купленный в чудо-магазинчике. Но, как выяснилось впоследствии, абажур она покупала в первый и единственный раз…

Женщина ловко нырнула в открытую дверцу и, пока мы с величайшей осторожностью укладывали ее ношу, вряд ли взглянула в нашу сторону и даже не озаботилась тем, чтобы абажур был доставлен в сохранности. Когда я сел рядом, она придвинулась ко мне столь близко, что это могло свидетельствовать лишь о полном пренебрежении условностями. Мальчишеская стрижка нашей попутчицы была слишком коротка для ее возраста, губы накрашены вызывающе ярко, узкая юбка явно не претендовала на то, чтобы скрыть очертания бедер и колен, а вырез украшенной бантами матроски открывал глазу гораздо больше, чем можно было рассчитывать при самом нескромном любопытстве.

Она часто смеялась, хотя размытая в уголках глаз тушь выдавала такую же склонность к слезам. Она не курила, но иногда доставала из сумки маленький портсигар, словно курение воспринималось ею не как одинокая услада, а как необходимое дополнение к присутствию мужчин. Словом, ситуация, в которую попал мой добропорядочный отец, была невероятно забавной, и я в душе хохотал. Было до смерти любопытно, как он из нее вывернется, как поведет себя в таком обществе.

Между тем они разговорились. Все, о чем спрашивала женщина, входило в круг излюбленных тем отца. Ее любознательность не ставила его в тупик, а, наоборот, вселяла гордость от сознания своего покровительства. Отец вряд ли замечал, что для женщины странно задавать вопросы о том, какая сейчас в моде обивка мебели, какие выбрать обои и занавески на окна. Я же видел, что наша попутчица собралась всерьез устраивать быт и ей это тоже внове. Просвещая ее, отец рассыпался в любезностях. Не часто ему выпадало соединить удовольствие от обсуждения излюбленных тем с обществом такой экстравагантной собеседницы.

Женщина попросила остановить машину как раз возле моей библиотеки, и было совершенно естественно, что мы выйдем вместе. Я осторожно извлек из кабины абажур, и у меня не хватило духу взвалить эту тяжесть на плечи владелицы. А тут еще отец слюбезничал за чужой счет:

— Петя вам поможет, я думаю…

Мне оставалось лишь подтвердить такой же любезной улыбкой правильный ход его мыслей. Женщина с отцом мило распрощались, и я решил, что они, должно быть, одного возраста, во всяком случае, она не намного младше.

— Меня зовут Елизавета Фоминична, Лиза… — представилась попутчица и черкнула ему адрес карандашом для бровей.

— Тарас, Тарас Григорьевич…

К чести отца, он все-таки почувствовал двусмысленность ситуации и принял бумажку не без смущения.

Мы пробирались той частью старого Арбата, которая словно бы и приличествовала моей ноше: кривыми, сгорбленными переулками, запутанными лабиринтами проходных дворов и задворок с сараями, котельными и голубятнями, пока не очутились перед ее домом. Лиза с улыбкой показала мне свое окно. По причудливому замыслу архитектора, это было единственное окно в слепой стене странного, похожего на пожарную каланчу дома с крутой односкатной крышей…