— Она не служанка! — Миррина бросилась к Гунде, сидевшей в проеме кибитки. — Царица, смилуйся, вспомни, Одатис тебе не прислуживала. Ты забрала ее в царский стан, чтобы послушать песни, которые она пела на незнакомом тебе языке. Этим песням я ее научила, да не в добрый, знать, час. Я кормила ее молоком козы и пела, чтобы она не плакала. Слышишь, она зовет меня.

— Мата, мата! — неслось из кибитки.

Лохмат заливался лаем у самых колес.

— Смилуйся, царица, отпусти дитя. Она знает всего три песни. Я же спою тебе тридцать три по три. Возьми меня вместо нее. Возьми меня, ты увидишь, я хорошая песельница.

Голос, звеневший, как тонкая медь на ветру, плач девчонки в кибитке, лай пса у колес — все это развеселило Гунду. В черных глазах метнулось недоброе пламя, по губам змеей пробежала улыбка, губы раздвинулись и крепкий плевок полетел прямо в Миррину.

— Вот тебе мой ответ! — расхохоталась Гунда. На полных щеках закачались и зазвенели цепочки подвесок.

Медлить Арзак не стал. Время теряешь, бой проигрываешь. Вернувшись, Миррина застала его с горитом — футляром для лука и стрел и дорожной сумкой в руках.

— Далеко ли собрался? — спросила она потухшим голосом. Выплавили из голоса звонкую медь.

— Пойду за Савлием. В темную ночь проберусь к кибитке.

— Тебя заколют, прежде чем ты сделаешь первый шаг.

— Тогда умру, только без боя не сдамся.

— Слушай, — Миррина положила руку ему на плечо. — Я рассказала тебе немало своих историй, пришло время поведать еще одну. Десять лет прошло с того дня, когда врачеватель Ликамб решил перебраться в Ольвию и построить лечебницу у целебных ключей. Он уехал, а я отправилась позже вместе с домашним скарбом и слугами. Корабль, на котором мы плыли, назывался «Надежда». О, лучше было бы мне умереть, чем подняться на палубу злополучного корабля! — Миррина поправила черную прядь, прикрывавшую шрам через щеку.

Арзак сделал попытку высвободить плечо. Он все время смотрел туда, где паслись Белоножка и Белоног, похожие друг на друга, как отражение в чистой воде. Белоножка была верховой лошадью Старика. Ее сын Белоног, принадлежал Арзаку.

— Не торопись, слушай. — Рука Миррины сделалась тяжелей. — Была буря, корабль разбился, но крушение случилось у самого берега и всем удалось спастись. Мы радовались, благодарили богов. И тут нас настигло бедствие страшнее морской пучины. На нас напали царские скифы, старых убили, молодых увели в плен. Я была молода, ночью я перегрызла проклятые путы и убежала. Меня догнали, избили. Второй раз я убежала через год, когда, пройдя по летним и зимним пастбищам, кочевье снова вернулось на юг. Этот побег чуть не стоил мне жизни.

— Если Одатис погибнет, Старик отпустит тебя на волю, — сказал нетерпеливо Арзак.

— На родину я не вернусь, — Миррина снова поправила черную прядь. Слушай внимательно. Я дважды бежала и оба раза ранней весной. Отсюда, с весенних пастбищ ближе всего. За пять дней ты доберешься до Ольвии, куда не добралась я. Ты разыщешь Ликамба и скажешь: «Мудрый и добрый врачеватель, я приехал к тебе за снотворным настоем цвета белужьей икры. Я знаю, что, выпив этот настой, человек цепенеет и делается словно мертвый. Другого способа спасти сестру у меня нет».

Арзак с удивление посмотрел на Миррину и вдруг понял. Если Одатис станет как мертвая, ее выбросят из кибитки. Умершая раньше срока служанка никому не нужна.

— Врачеватель знает такое зелье? Он даст?

— Ты все объяснишь ему, тогда он даст. Только помни, ты не должен упоминать мое имя. Если тебя будут спрашивать, откуда ты узнал о Ликамбе, отвечай: «Имя мудрого известно и в диких степях», если спросят, откуда узнал о настое, скажи: «Торговцы из Ольвии рассказали о чудодейственном средстве».

— Пять дней туда, пять обратно, царь Савлий движется медленно, заезжает во все кочевья. Я нагоню его раньше, чем исчезнет нынешняя луна.

— Поклянись, что не упомянешь моего имени.

— Клянусь стрелой и кинжалом.

Арзак побежал к стреноженному коню, но тут ему путь преградил Старик.

— Железо не выручило. В золоте, верно, больше силы. Возьми. — Старик протянул Арзаку три золотых браслета.

Бег коня по весенней степи, как полет быстрокрылой птицы в синем просторе. Безудержная воля! Бескрайняя даль!

Зеленый ковер молодой травы стелился под ноги быстрого Белонога. Струйки талой воды выпархивали из-под копыт. Нагретая за день земля источала сладкий и пряный запах. Белоног вскидывал голову, фыркал. Заливистое «и-ооо!» заглушало на время свист, кряканье, стрекот — все, чем полнилась степь, обжитая сурками, зайцами, чибисами, от низких ложбин до высокого синего неба с неподвижно висевшими жаворонками.