Шрифт:
Наглый до изумления, вдохновенный хам, Дубикайтис управлял отделением жестко и самовластно, в духе не диктатуры даже, а абсолютной монархии.
Когда кто-то пытался с ним спорить и начинал: «Я думаю…» – заведующий немедленно отрубал: «Здесь думаю я!» Если собеседник пытался перебить его, то слышал: «Здесь говорю я!»
Однажды Елизавета при Юле пыталась убедить Дубикайтиса ввести талоны на плановый прием, но получила в ответ только эти две коронные фразы.
– Знаете, Александр Кимович, – обиделась она, – когда через двести лет на здании поликлиники повесят вашу мемориальную доску, то напишут не «Здесь жил и работал», а «Здесь думал и говорил Дубикайтис А. К.».
Впрочем, он первый и иронизировал над своими авторитарными замашками. Так, на всех визируемых документах он писал, как Людовик ХIV у Дюма, – «видел и одобряю», вместо обычного «ходатайствую по существу заявления». Местные приказы начинались у него так: «В целях повышения качества медицинской помощи повелеваю…» Дальше заведующий перечислял необходимые мероприятия и заканчивал фразой «Быть сему!».
Из администрации звонили, ругались, кричали, что Дубикайтис злостно нарушает порядок, он невозмутимо слушал, а потом нежно вздыхал: «Ну, если вам не нравится…» Обычно после этих слов собеседник сразу умолкал – все знали, что Самурай только и мечтает бросить поликлинику и вернуться в стационар.
На волне борьбы с коррупцией администрация вывесила в вестибюле поликлиники плакат: «Уважаемые пациенты! Не давайте врачам денег, за ваше лечение платит государство!» Дубикайтис чуть ниже повесил большой лист ватмана со следующим текстом: «Средняя зарплата врача – 15 тысяч рублей, за прием одного человека государство платит врачу 20 рублей, медсестре – 12 рублей». Завполиклиникой сдирала со стенда это творчество, но Самурай спокойно писал новый плакат. Когда обоим надоела эта игра, он заявил, что в вестибюле будут висеть либо оба этих плаката, либо ни одного.
На второй день работы Юля стала свидетельницей страшной баталии. К Дубикайтису примчался разъяренный начмед, размахивая листком бумаги формата А4.
– Я всегда знал, что вы нахал! – орал начмед голосом, исполненным душевной боли. – Но не до такой же степени! Не до такой!
Он был настолько взволнован, что даже не обратил внимания на Юлю.
– Что это за бред? – Начмед швырнул бумагу на стол.
Юля с любопытством покосилась. Документ был озаглавлен «Отчет о работе хирургического отделения поликлиники за II квартал» и содержал одну-единственную фразу: «Все зашибись!»
– Это отчет, – любезно пояснил Дубикайтис. – Работаем помаленьку, план выполняем, больные довольны. Что тут еще скажешь?
– Вы сумасшедший? – трагически вопросил начмед.
– Наоборот, – спокойно отвечал заведующий. – Выразвели целый оргметодотдел. Там сидит куча народу, все ставки укомплектованы, вот пусть они и занимаются прямыми своими обязанностями – считают вам и обращаемость, и оперативную активность, и расхождения диагнозов, и прочее. Дальше. Я много раз писал в отчетах, что мне катастрофически не хватает врачей, что экономисты злостно мухлюют с нашей зарплатой: мы работаем каждый за двух с половиной специалистов, а получаем дай бог за одного. Я ходил, разбирался, а они мне тычут в нос какими-то законами, якобы не имеют права платить больше. Между тем такого закона, чтобы работодатель не имел права оплатить работнику его труд, в демократическом государстве быть не может!
– Александр Кимович, поймите, это не от нас зависит, – уже примирительно сказал начмед.
– Дальше. Сто раз я писал о том, что нам необходим новый коагулятор [1] , а на инструменты просто страшно смотреть. Ничего не изменилось, как работали древними зажимами, так и работаем.
– Москва не выделяет фондов на новое оборудование.
– Ну да. Вот я и подумал, зачем обременять вас просьбами, которые вы не в состоянии выполнить? Какой смысл мне напрягаться, переводить бумагу, если от этого все равно ничего не меняется?
1
Электроинструмент для прижигания мелких кровоточащих сосудов или удаления небольших кожных новообразований. – Здесь и далее примечания автора.
– И все же такое поведение недопустимо! Я ведь могу и выговор объявить, не боитесь?
– Не-а! Я ничего не боюсь. Это вы боитесь, что я плюну на все и уйду.
Начмед позорно удалился с поля брани. Он, конечно, бормотал в адрес Дубикайтиса всякие угрозы, но уже так, для формы, чтобы окончательно не потерять лицо.
Глава третья
Юля, запыхавшись, прибежала на работу. Она никак не могла привыкнуть к новому режиму и всегда опаздывала. Ведь, проводив мужа, надо спокойно выпить утренний кофе, привести себя в порядок, одеться… В родительском доме она открывала шкаф и находила там чистые, идеально отглаженные вещи, так что оставалось лишь продумать свой туалет, а теперь… То обнаружится, что на юбке отлетела пуговица, то блузка отвиселась на плечиках грубыми складками. Приходилось спешно устранять эти мелкие неполадки, и времени, отведенного на сборы, не хватало.
Вот и сегодня. Прием идет уже полчаса, а она только явилась на службу.
– Юлия Евгеньевна, на секунду!
Александр Кимович крепко взял ее за локоть и повел в комнатку, где они обычно пили чай.
– Но у меня народ сидит…
– Ничего, много времени я не отниму. Юлия Евгеньевна, – усадив ее, Дубикайтис стал прохаживаться по крошечной комнатушке, – принимая вас на работу, мы все думали, что существенно облегчим себе жизнь. До вашего поступления мы с Верой Борисовной получали немножко денег с вашей ставки, теперь их у нас отобрали, но объем работы с вашим появлением почти не изменился. Мы были так счастливы, когда вы пришли, а теперь оказывается, что радоваться нечему.