— Сколько это будет стоить?

— Ничего. К тем, кто может платить, они не ходят. Это одно из их правил.

Барту казалось, что в этом кроется какой-то подвох, и он недоверчиво взглянул на врача.

— А что они будут делать? Измерять температуру, щупать пульс или еще какую-нибудь ерунду делать, которую выдают за уход?

— Нет. Они очень деловые женщины. Они придут, помоют больную, уберут в квартире — короче, они никакой работой не гнушаются. Вы сообщите мне, когда приезжает мисс Блейкли, и я все улажу.

Барт поднялся. Он хотел было благодарить врача, но стал запинаться и не мог подобрать нужных слов. Доктор отмахнулся от благодарности, и его морщинистое лицо осветилось улыбкой.

— Нет, нет, меня благодарить не за что. Наши услуги оплачены, мы ведь на жалованье. Вот кто действительно заслуживает благодарности, так это брауновские сестры. И не впадайте в панику. Старайтесь только сделать все это как можно лучше, да вы, кажется, и делаете все, что можно, а как только освободится место, я вам дам знать.

Был ясный весенний день, когда скорая помощь привезла Джэн домой. Когда они вынесли ее из машины и она увидела кусочек неба над головой в узком просвете между домами, ей показалось, что такого неба, как здесь, нет больше нигде в мире, и свет лучей, отраженных белой стеной дома, был тот самый свет, который столько раз снился ей во сне и который она уже не надеялась больше увидеть. Прихотливо разросшиеся герани, ярко пылающие в оконных ящиках, неопрятный запущенный фасад дома, ряды грязноватых домов, террасами поднимающиеся над улицей, женщины, наблюдающие за скорой помощью, лениво перегнувшись через перила, дети, возбужденно бегущие к ним по дороге, боясь пропустить что-нибудь интересное, — все это была жизнь. И когда Дорин открыла двери их квартирки, сердце ее переполнило мучительное чувство — она возвращалась домой.

Джэн с удовлетворением вдохнула тяжелый, спертый воздух их квартирки — все, как обычно. Все здесь было знакомым, даже запах. Санитары положили ее на постель и, пожелав удачи, уехали.

Наступил миг, о котором она так часто мечтала, — миг, к которому она стремилась в отчаянной и беспрерывной тоске, как узник, который ищет выхода из своей камеры. Она была дома, она была свободна, и сегодня гиацинт, подаренный Бартом, выпустил наружу зеленые стрелки, среди которых уже угадывались очертания бутона.

Да, все в их комнате было знакомым и родным — диваны с яркими покрывалами и подушечками, картинки на стенах, ваза с цветами на столе. На ее постели было новое ситцевое покрывало, нежно-розовое, с васильками. Джэн провела рукой по его блестящей поверхности и сияющими глазами взглянула на Дорин.

— О Дор, какое чудесное покрывало! Ну право, зачем ты…

Дорин смотрела на нее с улыбкой.

— Я знала, что оно тебе понравится. Это я купила два куска из остатков материи, попорченной огнем, и подпаленные места пустила на оборочки. Это почти незаметно, правда?

— Совсем. Здорово ты придумала.

Джэн любовно переводила неторопливый взгляд с одного так хорошо знакомого предмета на другой.

— А теперь я приготовлю нам с тобою по чашечке чаю, — сказала Дорин.

Джэн счастливо вздохнула.

Как чудесно будет снова попробовать настоящего чаю!

Дорин отправилась в кухоньку, и Джэн услышала знакомые звуки — хлопнул газ, забренчали чашки. Потом Дорин вернулась, держа в руке чайник для заварки с носиком, отбитым до середины.

— А ну, чашечку чаю из коричневого чайника, как?

— Великолепно. Может, потому, что у чайника в Пайн Ридже носик был целый, там никогда не было такого вкусного чая.

— Да уж наверное.

Дорин принесла ей дымящийся чай в ее собственной чашке на подносе, который они когда-то купили вместе в лавке случайных вещей на Бурк-стрит.

— О Дор, это такое блаженство снова быть дома! — воскликнула Джэн, и на глазах у нее показались слезы.

Барт пришел к чаю, и в маленькой квартирке стало весело и шумно. Джэн никогда еще за эти месяцы столько не ела, сколько сейчас, и она шумно восхищалась вкусной стряпней Дорин.

— Просто объедение, — повторяла она. — В Пайн Ридже всегда чувствуешь, что это все варено-переварено… А у тебя…

Дорин и Барт опасались, что путешествие в машине окажется тяжелым для Джэн, но оно, казалось, только оживило ее.

Дорин расчесала спутанные волосы сестры.

— Я никак не могла их распутать, — жаловалась Джэн. — Когда мне было плохо, они у меня все спутались, и ни у кого времени не было, чтоб меня причесать.

Волосы у нее стали прямые и тяжелые от пропитавшего их горячечного пота, и теперь Дорин заплела их в две смешные короткие косички с голубыми бантиками, которые торчком стояли у зардевшихся щек Джэн.