Задрожала под ногами земля, наизнанку выворачиваясь. Взвились корни сухие, фонтаны земляные создавая. Раскрылась земля мертвая, и перед глазами лесовика, которому совсем нехорошо стало, под звездное небо ночи выползли из своей могилы тринадцать смертцев. Тринадцать лесовиков, давным-давно под дубом убитых.

— Ты, лесовик? — зашептали, песком в глазницах пустых пересыпаясь. — Пришел, значит? Говорили тебе, дождемся мы. Хорошо живого видеть, радостно. Иди к нам, лесовик. У нас земля теплая, корни мягкие, время течет медленно.

— А вы за шесть лет-то и не изменились, — заплетается язык, губы как воды студеной напились, онемевшие. Но ноги в лес не бегут, стоят твердо, рука камень заветный в кармане тискает. — Все такие же гостеприимные. Да только не к вам пришел.

— А что так? — по черепам пустым и не видно, удивляются ли смертецы, или смеются над живым. — Не мы к тебе, ты к нам пожаловал. Кроме нас здесь и нет никого более.

— Как нет? — осмелел лесовик, видя, что замерли смертецы, от дерева сухого и шагу не делают. — А где же труп, который под землю утащили шесть лет назад? За ним пришел. Его и отдайте, пока добром прошу.

Затряслись головы пусты, песок из глазниц на землю мертвую просыпался. Странный смех у смертецов, будто лезвием ножа по камню заточному. От такого смеха любой смелый духом волю теряет.

— Странный ты, лесовик, — сказали смертецы, двинулись на Йохо, полукругом широким заходя. — Как можем отдать мы того, кто нас от скуки вечной спасает? Вот и тебе пора к нам присоединится. За те годы, что не приходил, многое ведь случилось? Расскажешь нам, от скуки избавишь. Иди к нам, лесовик, мы тебя не обидим.

Йохо стрельнул глазами по сторонам. Еще немного, заключат его в круг, не вырваться. Но с места не сдвинулся. Растопырил ноздри, воздух ночной в себя втягивая:

— Не хотите по хорошему? Воля ваша. Тогда не обижайтесь на живого.

Расставил плечи пошире, запрокинул лицо к луне любопытной, заговорил скороговоркой торопливой, повторяя заклинание, что на свитке колдовском значилось: —

— Вечный, несотворенный Отец всех счастливых мертвых! Хвала тебе и обожание твоих велений. Воззри на меня, твоего недостойного слугу, и на мои чистые помыслы. Дай ветра небесного, дай воды небесной, дай огня небесного во славу твою…

Боковым зрением уловил, как остановились смертецы, корявые лапищами глазницы прикрыли. Увидел, как вспыхнули огнем складовища, заранее из веток сухих сложенные. Ветер кинулся в лицо, ударил по кудрям спутанным, да на смертецов набросился. А за границами земли мертвой, за веревкой заговоренной, дождь с неба обрушился. В одно мгновение стену мокрую из капель воздвиг. Подумал Йохо — велико колдовское слово, и смертца векового остановит, и мертвого из могилы вытащил. Продолжил посуровевшим голосом:

— … Удостой послать ко мне твоего ангела… как его…, — Йохо замер неожиданно, сбился, заклинание позабыв, быстро заглянул в свиток, нашел нужное место, по буквам слово сложное прочитал. — … Депрекордоминина, чтобы он призвал, нет, то есть приказал рабам твоим и товарищам твоим повиноваться мне. Приди же, ангел над мертвыми царствующий, чье имя… о господи, чтоб твою глотку, колдун, судорогой свело,… Депрекордоминин.

Зашипели, погасая костры, мокрым покрывалом рухнул на лес волшебный дождь, ветер улегся, устав, на мертвую землю.

Смертецы уже не закрывали глазницы, песком наполненные, зло шипели, к лесовику приближаясь. На нож, в руке лесовика появившегося, внимания не обращали. Когда слово заклинания нарушено, никакой нож не поможет.

Поздно лесовик спохватился. Назад кинулся, под прикрытия леса, да смертецы уже в полный круг его взяли. Вспомнил Йохо тут же и напутствие Самаэля, строго запретившего слова посторонние в клятву вставлять, вспомнил, как в первый раз его смертецы играючи по земле костяшками катали. А в этот раз так легко не отделается. Прямая дорога под дуб сухой. Значит судьба у лесовика такая, живым под землю погребенным быть.

Почувствовал Йохо на теле своем прикосновения от костей чужих, ухнуло сердце, ужасом, как путиной липкой обернутое, зажмурил крепко глаза, до пятен разноцветных скачущих. Хорошо хоть не с чужими в могилу ляжет. Со своими, лесовиками, предками старыми. Одно облегчение.

— Не трогайте его!

Цепкие пальцы враз лесовика отпустили. Тело, никем не поддерживаемое, рухнуло на землю-камень.

У дуба стоял, на меч опершись, человек не человек, мертвый не мертвый, но и не живой. Волосы клочьями с головы сухой свисали. Одежда кусками на теле сухом болталась. Железный панцирь, пылью покрытый, камнем исцарапанный, в многих местах пробитый, на плечах болтался. От сапог кожаных, твердым металлом подбитых, только тот металл и остался.