Договоры конца XII–XIII вв. фиксируют изменившуюся обстановку в Прибалтике. Во второй половине XII в. старые славянские поморские города становятся центром немецкой торговли, а местом общения немецких и русских купцов долгое время оставался Готланд. Один и тот же формуляр договора предназначался для представителей широкого круга стран. В источниках и под «немцами» часто скрывались разные народы. В узком же смысле «немцами» именовали выходцев из северогерманских, в том числе славянских, приморских областей. «Весь латинский язык» же предполагал подчиненное Риму католическое население.

Таким образом, «варяги», с которыми новгородцы разорвали в 1188 г. отношения, это не готы, не немцы и вообще не народ «латинского языка». Правда, в самом тексте договора однажды упомянуты «варяги». Основное его содержание — противопоставление: новгородцы и немцы. Одна статья сопоставляет «русь» и немцев. Далее следует статья, как будто выпадающая из контекста: «Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе, а ся его заприть, то 12 мужь послухы, идеть роте, възметь свое» [707] . Не исключено, что это как раз осколок «мира старого», относящегося совсем к недавнему времени, когда варяги господствовали на южном берегу Балтики.

Весьма существенно, что вторично в 1201 г. варяги пришли искать мира у новгородцев «горою», т. е. сухим путем. И для готов, и для шведов такой путь был нецелесообразен и практически невозможен. Зато от Новгорода на восточное побережье Балтики и далее вплоть до Любека сухим путем постоянно ездили. (Вспомним хотя бы путь русской делегации на Флорентийский собор.) Очевидно, ни власти Готланда, ни немцы не несли непосредственной ответственности за нападение варягов, и новгородцы договаривались с последними особо. «Варяги» этого периода (в тех случаях, когда этим названием не покрываются вообще пришельцы из Западной Европы) воспринимались еще как самостоятельная и довольно значительная сила, своего рода морское казачество. Не исключено, что и в страшном разгроме шведской столицы они сыграли не последнюю роль, поскольку именно у них язычество сохранялось до тех пор, пока сохранялись базы, с которых они могли совершать свои набеги. И если некоторые источники называют в числе язычников «Русь» (Rutheni), то, как это будет показано ниже, необязательно отождествлять их с новгородцами.

С упрочением позиций немецких феодалов и церкви на балтийском побережье исчезает и само название «варяги», покрываясь более широким «немци». Это осознавалось на Руси. Летописец XV в. выводит легендарного Рюрика «из немець». «Немцами» называет варягов Иван Грозный, полемизируя со шведским королем Юханом III о природе варягов.

В XV в. бежавший из Литвы в Москву неудачливый митрополит (литовский) Спиридон-Савва выступил со своеобразным переосмыслением варяжской легенды в том смысле, что Рюрик происходил от брата Августа Пруса. Эта идея получила развитие в «Сказании о князьях владимирских». На западе она встречалась не без иронии, хотя европейские генеалогии были под стать московской. Однако нигде, в том числе в Польше и Литве, не оспаривалось утверждение, что Рюрик с варягами вышли с южного берега Балтики (в данном случае с территории между Вислой и Неманом). Именно этими данными оперировал, видимо, и Иван Грозный в споре со шведским королем. Шведские короли, как бы признавая ущербность своей генеалогии, усиленно искали «королевских» предков [708] . Юхан, в частности, был задет тем, что Иван Грозный именовал его «мужичьим родом». Из недошедшего его послания видно, что Юхан отсылал к какой-то генеалогии и упоминал варягов, которые служили Ярославу Мудрому. Грозный не соглашался с тем, что «за несколько сот лет в Свее короли бывали». «И мы того не слыхали, — замечает он, — опричь Магнуша, который под Орешком был, и то был князь, а не король».

Возражал он и против того, что наемные варяги Ярослава — это шведы. «В прежних хрониках и летописцах писано, — уверял царь, — что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги — немцы, и коли его слушали, ино то его были» [709] . В свите Ингигерды, как говорилось выше, безусловно, должны были находиться и шведы. Были они, очевидно, и в составе варяжских дружин. Однако о присутствии их в варяжских дружинах до Ярослава и Юхану не было ничего известно. Это служит важным аргументом в пользу того, что и в летопись «варяги-свеи» попали после Ярослава.

Если в отрезанной от Балтики Московии в XVI в. уже довольно смутно представляли себе очертания этого моря, то на Западе Руси не могли его не знать, поскольку к морю выходило польско-литовское государство, куда входили эти земли. Так, западнорусский летописец, говоря об убийстве польского короля «Премышлява» (Пшемысл II был убит в 1296 г.), отмечает, что король таким образом был наказан за смерть своей первой жены Лукерии, которая «бе рода князей Сербских, с Кашуб, от помория Варязскаго, от Старого града за Кгаданском» [710] . Знакомая с западнорусскими источниками Никоновская летопись под 1380 г. сообщает, что литовский князь Ягайло «совокупил Литвы много, и Варяг, и Жемоти» [711] . Согласно Хронографу Сергея Кубасова, мнимому предку Рюрика Прусу «дасть кесарь Август грады ляцкие по Висле реке, … и Варяжские грады Поморские, и преславный Гданеск, и ины многия грады по реке Немонь впадшую в море» [712] . Здесь воспроизводится довольно точная география: по Висле — польские города, города на запад от Гданьска — варяжские, устье Немана — прусские (автор само название Пруссии, согласно легенде, производит от Пруса). Аналогичное представление сохраняется практически во всех польских и западнорусских хрониках XVI–XVII вв., включая знаменитый «Синопсис». И нет никаких оснований считать все эти суждения досужим вымыслом поздних авторов. Скорее можно говорить о сохранении преемственности от представлений, характерных еще для X–XI вв., поскольку на протяжении всех этих столетий Поморье оставалось в поле зрения как польских, так и западнорусских хронистов.

Должно заметить, что при всем разнообразии понимания обозначения «варяги» на Руси всегда сохранялось представление о них как об особом этносе. В одной редакции жития Ольги (список XVI в.) говорится, что будущая княгиня родилась «в веси, зовомыя Выбуто, отца имеаша неверна сущи, тако и матерь некрещену от языка варяжска и от рода не от княжеска, ни от вельмож, но от простых бяше человек» [713] . «Варягами», следовательно, именовали не только наемных воинов, но и мирных поселян Новгородской земли, что в известной мере объясняет смешение варягов и словен и отождествление новгородцев с варягами.

Резюмируя изложенное, можно с уверенностью заключить, что русские источники не только не дают оснований для отождествления «варягов» со шведами, но и прямо противоречат такому предположению. Если летописцы выделяют «варягов» из общей массы европейских народов, то они имеют в виду обычно население южного берега Балтики, и иногда Новгородской земли. Распространение понятия «варяги» на все прибалтийские племена или даже западноевропейские народы относится ко времени, когда связи с варягами прерываются.