Как было дело в действительности с организацией Печерского монастыря, в данном случае не особенно важно. Важно, что существовала версия, отводившая значительное место в организации монастыря варягам. И важно то, что на Руси сохранялось представление о том, что монастырь начинается лишь тогда, когда наберется дюжина пострижеников. Кстати, в Средние века само слово «кульдеи» (правда, за пределами Ирландии и Британии и, видимо, в плане вторичного переосмысления) объяснялось как «пещерные люди» [758] .

Кульдейское влияние, видимо, сказалось в «ереси» Никиты Затворника — монаха Печерского монастыря (позднее новгородского епископа). Никита отдавал решительное предпочтение текстам Ветхого Завета на латинском, греческом и древнееврейском языках, пренебрегая славянскими переводами. Игумен Никон (ок. 1078–1088) организовал «изгнание беса» из «отступника», в результате чего Никита забыл «жидовьскыа книгы» [759] . В обвинениях в адрес кульдейской церкви было нечто подобное из-за того, что празднование Пасхи в ней сохранялось как в раннем христианстве, т. е. совпадало с иудейской Пасхой. Кроме того, в их филологических занятиях Ветхому Завету (точнее Пятикнижию Моисея) уделялось повышенное внимание.

Доказывая, что варанги не были скандинавами, Васильевский все-таки излишне акцентировал внимание на тождестве их с «русскими». В варяго-русской дружине «варяги» и «русь» и в середине XI в. в узком смысле различались. Это хорошо видно из открытого Васильевским же источника XI в. — «Советов и рассказов» византийского полководца Кекавмена. Кекавмен вспоминает об одном эпизоде из обороны города Идрунта (Отранто) в Южной Италии на побережье Адриатического моря, захваченном впервые норманами в 1055 г. Нападающие в тексте названы «франками». Обороняющиеся состоят из «русских и варягов, кондоратов и моряков» [760] . Как справедливо замечает Г.Г. Литаврин, «русские» здесь «кондораты», т. е. пешци, сухопутные воины, «варяги» — моряки [761] .

Васильевский привел цитировавшееся выше указание Атталиоты о варягах с «острова Океана», а также сообщение Никифора Вриенния (1062 — ок. 1136) о том, что Варанги были «родом из варварской страны, близкой к Океану». Полемизируя с Иловайским, Васильевский замечает: «И об известных славянских гуслярах у византийцев говорится, что они прибыли «из страны, близкой к западному Океану». Что же бы следовало из этого сопоставления?» [762] . Думается, что из этого сопоставления кое-что следует. Ведь в VII в. в Византию пришли послы-гусляры от полабских или балтийских славян [763] . Вриенний локализует варягов там же, причем отмечает, что и в его время они оставались (очевидно, в массе) варварами, т. е. язычниками. Язычниками в конце XI — начале XII в. оставались именно прибалтийские славяноязычные и балтоязычные племена.

Византийские источники довольно настойчиво и устойчиво называют варангов «секироносным народом». Варанги сохраняют этот вид оружия на протяжении столетий без изменений, в чем сказывалась уже традиция, потребность в сохранении которой на чужбине нередко возрастает. Васильевский скептически отнесся к возможности извлечь из этого факта какую-либо положительную информацию, поскольку, «начиная с армии Ксеркса… топор или секира была более признаком известной степени культурного состояния, чем национальности» [764] . И все-таки в ограниченной мере и им можно воспользоваться. Этот факт, по крайней мере, отделяет варангов от континентальной Европы, поскольку, с точки зрения западных авторов, секира была принадлежностью амазонок, англов и данов. На Руси секира была, конечно, известна и распространена довольно широко. Но один из ранних летописцев с гордостью рассказывает о том, как поляне (русь) дали хазарам дань мечами, чем серьезно напугали хазарских властителей. Меч предпочитали и норманы, хотя собственное производство этого вида оружия у них было не слишком развито, а правители Франкского государства запрещали продажу мечей норманам и славянам. У варангов, судя по всему, приверженность секире имела значение своеобразного культа. Аналогичный культ был у язычников англов Британии, где секира входила в гербы королевств. Но с окончательным торжеством римской церкви эта символика из гербов исчезает, и не исключено, что римская церковь самому искоренению придавала определенное идейное значение. Теперь секира должна была сохраняться в качестве символа где-то по соседству со старой родиной англов, может быть у тех же «амазонок», помещавшихся западными авторами в районе Восточной Балтики.

Таким образом, и византийские варанги XI в. упорно привязываются источниками примерно к тому же району, что и варяги русских летописей. В этой связи уместно отметить, что в четырех хрисовулах византийских императоров от 1060, 1075, 1079 и 1088 гг. дается как бы «окружение» варангов. При перечислении византийских наемников во всех случаях на первом месте упоминается «Русь», на втором — Варанги (причем возможно и прочтение Васильевского как «Русь-Варанги»), а далее идут «Кулпинги» (очевидно, «колбяги» русских источников) и «Франки». «Франками», как отмечалось, в Византии XI в. называли и норманов, и, видимо, население собственно Франкской (или Священной Римской) империи. В хрисовуле 1088 г. помимо названных этносов добавлены «Англяне» и «Немци» [765] . Это и есть ближайшее окружение «Варангов», еще не смешиваемых с «Англянами». Они — северный народ, соседствующий с англами Ютландии, франками и немцами, а также колбягами.

В связь с приведенными хрисовулами может быть поставлено и сообщение одной из Барийских летописей о крупном военном мероприятии византийцев в Южной Италии в 1024–1025 гг. Здесь также в войске византийцев на первом месте стоят «Русские», а на второе поставлены «Вандалы». Васильевский называет их «загадочными». Он полагает, что речь идет о грузинах, называвшихся иногда в Византии «аланами». Правда, он оговаривается, что не имеет «ничего против всякого другого объяснения: можно под Вандалами разуметь жителей северной части Ютландского полуострова…; можно разуметь и славянских Вендов, как это понимает г. Гедеонов» [766] .

Между тем ничего «загадочного» «Вандалы» европейских (в частности германских) источников не содержат. Это обычное и довольно распространенное в Средние века обозначение славян-вендов, т. е. прибалтийских славян. Так называл их уже Адам Бременский. Так их называл Гельмольд. Существенно, что вандалами балтийских славян именует автор средневековой энциклопедии «О свойствах вещей» Бартоломей Английский (пер. пол. XIII в.), знакомый с древними и раннесредневековыми авторами, а также живой традицией Англии, Франции и Германии [767] . Он, конечно, не мог спутать со славянами знакомых ему по языку датчан или какое-либо другое германское племя.