— Папа?

— Жасмин? Что случилось?

— Да ничего уже. Было кое-что, но все уже нормально.

Я замолчала — не могла говорить. Голос дрожал от слез, еще секунда — заплачу по телефону папочке в жилетку.

А. Вот. Фиг. Вам.

Наверное, Альберт это почуял, потому что заговорил сам:

— Пришла сиделка. Жас, черт бы меня побрал, она оказалась он! В смысле, Шелби — мужик. Фельдшером был в армии, можешь поверить? И в покер играет, как зверь.

— Правда? Это же здорово!

Я столько выложила радости и оптимизма, что взвод болельщиц мог бы заплакать от зависти.

Альберт секунду снимал лапшу с уха, потом сказал:

— Жасмин, повесь трубку. Я тебе перезвоню с другого телефона.

— О'кей. — Я щелкнула кнопкой, села на диван и стала ждать. Когда телефон зазвонил снова, я нажала кнопку и ответила: — Па, у тебя же нет другого телефона.

— Есть. — Давно уже я не слышала, чтобы Альберт говорил серьезно, как тот отец, которого я страшилась и которым восхищалась в детстве. — Здесь можно говорить свободно, линия защищенная.

— Альберт, от кого ты собираешься защищаться?

— Не будем терять времени. Шелби сейчас на кухне, стряпает какую-то еду, которую, как он говорит, я буду есть, и я не хочу, чтобы он начал любопытствовать. Защищенную линию мне поставили, потому что, когда я ушел со службы, то стал делать кое-какую работу для ЦРУ фрилансером. Иногда их консультирую, почему этот телефон у меня до сих пор и есть.

— Но… ты же ушел в отставку из-за диабета! С чего бы…

— Тогда его еще не было. А был некоторый опыт военной разведки, который в ЦРУ решили пристроить к делу. Диабет оказался подходящей причиной для смены образа жизни. — Он подождал, чтобы я переварила, и стал говорить дальше: — Я знаю, чем ты занимаешься, Жас. С самого начала знал. Так что когда ты звонишь и голос у тебя такой, будто ты только что живая выбралась из-под обстрела, естественно, у меня появляется желание помочь. Итак, первое: у тебя и правда все в порядке?

Я подумала.

— Нет, но никакая опасность мне не грозит. — Еще подумав, я добавила: — В данный момент.

— Могу я что-нибудь для тебя сделать? — Я задержалась с ответом, и он нетерпеливо сказал: — Жасмин, черт тебя побери, не заставляй меня себя упрашивать. Я настолько устал быть никому не нужным стариком, что лезу в волонтеры. Да, ты не ослышалась — в волонтеры! Как, блин, богобоязненный старый паразит, одной ногой уже в могиле, который думает, что спасет свою душонку, делая добрые дела пять часов в неделю!

Только мой почтенный папаша может смотреть на волонтерство с такой точки зрения. Засранец с вывихнутыми мозгами. А все-таки, поскольку мы не знаем, где у нас течь, человек с его контактами нам может быть очень, очень полезен. И похоже, что ему тоже не вредно будет размяться.

С таким чувством, будто я сажусь в гондолу для тура по Стране Нереальности, я ответила:

— Вообще-то есть одна вещь, Альберт, которую ты мог бы для меня сделать. Можешь проверить трех сенаторов и одну незаметную секретаршу?

Наверняка все дело было в военных привычках Альберта, потому что когда он бросил бомбу, всю страну тряхнуло. Меня трясло, как бедолаг, переживших «Катрину», и наверняка на Аляске какой-нибудь бедняга эскимос полетел с нарт от того же подземного толчка. Тридцать секунд назад оказалось, что мой папочка не только подрабатывает в Управлении консультантом, но еще и сохранил приличные связи в Вашингтоне, от которых моя жизнь может стать намного легче и куда как длиннее. Сейчас я готова была поверить во что угодно. Если Коул с Бергманом ворвутся и объявят, что вокруг дома кружат птеродактили, я побегу к окну рассмотреть их получше.

Кстати, они и готовы были ворваться, хотя я просила не мешать. Их озабоченность я чувствовала через двери.

Я вздохнула, уже с тоской вспомнив старые добрые времена, когда Чувствительность относилась только к вампирам, и даже вампирские эмоции до меня все-таки не доходили. Еще я подумала, что удобно было бы уметь открывать двери просто взмахом руки. К сожалению, мои новые способности так далеко не заходили. Может, надо будет купить хорошо выдрессированную собаку.

Еще раз вздохнув, я встала и открыла дверь. Они не расхаживали по коридору, как я ожидала — они расхаживали по комнате Кассандры.

— Все в порядке, — сказала я, войдя в комнату.

Нельзя сказать, что они бросились ко мне. Кассандра, например, осталась сидеть в высоком кресле-качалке, а Бергман продолжал ходить взад-вперед за ее синим диваном. Коул подошел, взял меня под локоть, отвел к креслу того же цвета, что и диван, и бережно усадил.

— Я начинаю себя чувствовать старухой, — возмутилась я.

Он только осклабился в улыбке, устроившись на гранитной столешнице кофейного столика, визуально соединявшего площадку с креслами и пространство перед камином красного кирпича, на котором стояли десятки белых свечей.