Круз кушал сбитень с сухариком на веранде, слушая рассеянно Люську — вторую подручную Аделины. Люська уже неделю усиленно лезла в душу и штаны, стараясь приблизиться, выведать и втереться. Когда Люська всплеснула руками, рассказывая об еще неизвестной Крузу кобылищно-стервозной Надьке, тот отложил сухарик, вынул «стечкин» из-за пояса и положил перед собой — за полминуты до того, как Захар, ухмыляясь, появился в дверях и объявил:

— Здорово, батя! Не забыл еще Захарку?

— Здравствуй, Захар, — ответил Круз. — Садись, сбитня выпей. Поешь.

Захар потянул носом.

— Не, батя, извини. Сбитень твой с химией какой-то, нельзя мне. Серые меня не узнают.

— Люся, принеси кипятку, — попросил Круз и сказал Захару: — Ты садись, откушай. И скажи мне, что к чему. Какими судьбами здесь?

— Плохими, — сказал Захар, прожевав сухарь. — Бросил ты меня, батя, как шавку бросил. А моих серых чуть не убили.

— И меня чуть не убили, — заметил Круз. — Но мы оба живы и почти здоровы и, по слухам, с волками твоими все в порядке. Ведь правда, в порядке?

— В порядке, — буркнул Захар.

— Вот и хорошо. А то я пообещал за вами вернуться и, видишь, не совсем успел. Потому что обещал кое-что другим и исполнял обещанное.

— Это кому? — спросил Захар. Потом подумал и добавил: — А че, Верка с ними ушла?

— С ними.

— Все и ушли?

— Последыш остался. Он еще молодой. Прикипел ко мне.

— А-а, — протянул Захар. — Знаешь, батя, я не то чтобы к тебе совсем вернулся. Мне нельзя теперь с этими, у которых ты прижился. Я из-за Пеструна пришел. Ну, это я так Юрка зову, молодого, он у меня в стае стал как Пеструн. Привязался я к нему. Такой он чудик был, два раза меня резать хотел, а после будто к тяте. Я вызнал, знахарь наш научился средство делать, чтоб люди мясом не делались. А от Юрка начинает уже тянуть… мясным этим. Не выдюжит долго.

Круз прожевал сухарь. Проглотил. Запил сбитнем.

— Ты понимаешь, что для меня значит твое появление здесь? — спросил наконец.

— Ну… — Захар помялся. — Ты ж меня в стаю взял, так, батя?

— Да, взял. И если я поступлю по закону стаи, то будет война. Или у меня со здешним людом, или у люда здешнего с теми, чью кровь ты пролил. Я хочу поступить по закону. И спасти твоего нового волчонка. Но ты мне должен ответить. Многое ответить. Не солгать, не утаить и поклясться. Сделать все, что я, старший, тебе прикажу. Ты готов?

— Ну ты, батя, суровый, — Захар шмыгнул носом. — А я че? Я готовый. Чего хочешь?

— Прежде всего скажи мне, за что тебя хотели сделать мясом?

— Ну… я… батя, тебе это надо, ну правда?

— Надо.

— Я волков наших обволчил. Ну, ты знаешь ведь, у нас место у каждого свое, как в стае, и волк ли, человек ли — все равно. Но самые старшие, вожаки — люди, потому что сильнее, могут больше. Волки наши это понимают. Всегда так было, что волки подчинялись и людей не вызывали, ну, за место вожака драться.

— А почему? Почему так было? Ведь волки в стае всегда дерутся.

— Потому, что наши волки… ну, не такие, какие были волки до хвори. Те, которые по лесу бегали. Хотя они почти как те, совсем почти…

— Потому что ваши волки — это все-таки собаки, а собаки всегда считают человека главным?

Захар покраснел.

— И ты сумел вернуть вашим собакам волчьи повадки?

— Не всем. Я не успел. Это ж с каждым отдельно надо. Приучить, показать. И запах. Тут самое важное — чтоб с запахом. Чтоб для них запаха главного не было… И чтоб свистка не пугались.

— И скольких ты… обволчил?

— Двоих.

— И что?

— Один, Гетьман, хоть молодой, но большой, лапы прям медвежьи… он дидьку нашего вызвать хотел… ну, знаешь, по-волчьи, кто победит, тот и вожак. А без свистка человеку волка не победить. Убить — можно, но не победить. Но волки никогда в таких драках друг дружку не убивают. А если б вожак убил, так его б вожаком не посчитали, потому что это не по закону стаи, убивать за такое… На него б вся стая встала.

— То есть ты хотел погубить своего недруга, а для этого уничтожить свой народ?

— Да я… да не так это все! Это не так просто! Это… — Захар вскочил. — Это…

— Ты сядь! — гаркнул Круз. — Сядь!

Захар сел, дрожа.

— Я хотел узнать, я узнал. Мне до племени, изгнавшего тебя, нет никакого дела. Мне ты важен. И твои волки. Как вообще сложилось у вас такое диковинное волчье-людское житье?

— Ну, я знаю на полстолько… я ж после родился. Знаю только, что вначале, когда хворь эта пошла, к счастью которая, наши первые в лес ушли, чтоб подальше от заразы, чистое есть и в чистое одеваться. А может, они еще и до того ушли, потому что время было плохое, голодное. Не знаю я… в лес, короче, ушли. А в лесу как без собак? Нету охоты. И собаки были не как собаки, в общем… мы ж из-за Урала пришли, из тайги. А поветрие, оно и в леса пошло. И там тоже было. В общем, люди щенков подбирали. Говорят, и медвежат подбирали, но медвежата не прижились, а вот волки — прижились. Так как-то. Ты б, батька, со знахарем нашим поговорил, он же знает. Я кто, я волчатник простой, и все…