— Давай, я! — Фриц протянул руку к связке ключей. Отец помотал головой и направился к двери. Тысяча безумных мыслей пронеслась у меня в голове. Я шагнул вперед. В кармане звякнули ключи с отмычками. Я замер. Отец вышел из кухни и прикрыл за собой дверь. Пойти за ним и попытаться уговорить его не доставать сливянку? Если это не удастся и он увидит шкафчик открытым, то все подозрения падут на меня. Значит, надо остаться здесь и ждать, ждать с самым непринужденным видом; а когда он, разъяренный, ворвется в кухню, то я с помощью матери объясню ему, что пробыл в комнате не больше минуты.

Если в шкафчике спрятана какая-нибудь «опасная» бумага, не видать мне ее теперь как своих ушей.

Вот хлопнула дверь в комнату. Сейчас он нагнется и вставит ключ. Нет, больше я не выдержу, что-то надо делать, пусть даже глупость. Дверь хлопнула еще раз. Послышались тяжелые неторопливые шаги. Почему он не бежит, не орет? Дверь отворилась, и отец, сгорбившись, застыл на пороге. Он лукаво посмотрел на Фрица и на меня.

Только не растеряться! Я незаметно сунул руку в карман, чтобы не звякали ключи, и сразу пожалел об этом: карман остро оттопырился.

— Ну? — удивился брат, не видя бутылки. Отец показал на кухонный шкаф.

— Там есть водка, — сказал он и хихикнул, увидев кислую гримасу на лице Фрица. — А сливянку, пожалуй, оставим на после гуся, так оно лучше. Подальше положишь, поближе возьмешь.

Вот скупердяй, второго такого не найти, подумал я. Но сегодня да будет благословенна его жадность!

Лишь бы Фриц не заупрямился, а то уже нос морщит и смотрит на меня, требуя поддержки.

— Отец прав, — сказал я.

Старик, удивившись моей покладистости, одобряюще улыбнулся мне.

— Настоящая водка, сын мой, чиста, как…

— Родниковая вода, — добавил Фриц сердито.

— Не скажи. Знавал я одного мужика… так он каждое утро натощак опрокидывал две стопки. Прожил девяносто шесть лет. Когда ему было восемьдесят, он заделал своей батрачке ребенка. — С довольной усмешкой отец поплелся к кухонному шкафу.

Брат, покорившись судьбе, пожал плечами и устремил взгляд на бутылку, из которой, булькая, лилась водка. Отец, конечно, наполнил стопки лишь наполовину. Фриц взял у него бутылку и долил до краев. После первой стопки я решил улизнуть из-за стола, чтобы запереть шкафчик. Надо будет попытаться еще раз. Ничего не поделаешь. Досадно, что оба так неожиданно вернулись.

— В комнате выключатель не работает, — сказал мне отец, — погляди! — И обращаясь к Фрицу: — А ты подсобишь мне бочку с рассолом переставить.

Я пошел в комнату и, наблюдая через дверную щель, дождался, пока оба спустились в подвал. Как только заглохли их шаги, я присел перед шкафчиком, распахнул дверцу и наугад вытащил пачку старых бумаг.

На двух полках помещалось не так уж много: стальная шкатулка зеленого цвета, два желтых скоросшивателя, стопка бумаг и пустая папка из искусственной кожи. Глаза пробегали страницы, выискивали фамилию «Мадер», натыкались на какие-то цифры. Корявый почерк да еще готический шрифт, быстро не одолеешь. Ага, вот и подпись Мадера! Кажется, шаги в коридоре? Подбегаю к двери, прислушиваюсь. Шкафчик открыт, бумаги на полу. Если кто подойдет, придется не впускать. Из кухни доносился звон посуды. Ключ в двери вставлен изнутри. Запертая дверь все-таки лучше открытого шкафчика. Я повернул ключ в замке.

Читаю пожелтевший листок. Заголовок: «Долговая расписка»; внизу тем же нескладным почерком подпись: Мадер. Настоящим подтверждалось, что Фридрих Мадер в июне 1945 года получил от моего отца двух коров, супоросую свинью, пару овец, зерно, картофель, фураж — вес всюду указан в центнерах; далее упоминались еще какие-то мелочи, на которые я не обратил внимания, так как заинтересовался следующим листком — «Выпиской из поземельной книги». Листок был сложен вчетверо и разграфлен. Я еще раз прислушался. Ничего подозрительного.

В широкой графе написано: «Передача имущества крестьянину Эдвину Вайнхольду», а правее дата: июнь 1945 года. Июнь сорок пятого! Вскоре после окончания войны… Как же, помню: это от Коссака, его усадьбу отец называл «какая-то хибарка». Да, такова уж его натура: лишь бы не признать, что у другого тоже хорошее хозяйство. Мать мне рассказывала эту историю. Коссаки подорвались на мине, заложенной у них во дворе эсэсовцами. Отец с сынишкой были тяжело ранены, а жена погибла на месте. В завещании, которое Коссак успел составить, наследником он назначал сына, а на случай, если ребенок умрет, отказал все свое имущество Вайнхольду. Коссак с сыном умерли от ран в больнице… Я сложил листок по старым сгибам. Кроме как в долговой расписке, ни в одной из бумаг не упоминалась фамилия Мадера. Я поспешно собрал все бумаги и запихал их в шкафчик. Отмычка сработала на славу, замок защелкнулся. Последний взгляд вокруг: все чисто, ни мусора, ни следов. Никто не догадается, что я…

Открываю дверь и выхожу. Наконец-то теперь есть над чем поразмыслить. Да, чуть не забыл починить выключатель! Авария пустяковая: ослаб крепежный винт и отсоединился проводок. Осторожно подвожу оголенный конец под клемму и завертываю винт. Взгляд невольно остановился на шкафчике. Не из любопытства — оно было утолено, а потому, что во мне зародилось недоверие. Захотелось выяснить, что за сделки совершали тогда отец с Мадером; если они сомнительны, я не возьму ни гроша из этой доли наследства. Еще не поздно хотя бы в какой-то мере уладить дело в пользу пострадавшей стороны. А вдруг ею окажется Ула?.. Я даже испугался при этой мысли и стал упрекать себя за то, что не изъял долговую расписку. Ведь отец вполне способен предъявить ее наследнице. Пусть только попробует!