Другой проблемой было придумать, как все объяснить Саше. Мы избрали самый легкий и бесчестный путь, сказав, что выполняем за Фила условия заключенного им контракта. Мол, слишком уж много вложено времени и денег. А поскольку осталась сущая ерунда, почему бы ни сделать это самим, вместо того, чтобы отдать в лапы какому-нибудь придурку со студии?

Фил не любил показывать Саше свою работу до тех пор, пока она полностью не закончена, поэтому она, к счастью, пока еще не видела «П.У.» Интересно, как бы она отреагировала, если бы увидела фильм? Согласилась бы с нами, что самым лучшим было бы уничтожить его и забыть?

— И как он на твой взгляд, Уэбер? Хороший?

— Нет. Но, думаю, мы можем это дело исправить.

— Неудивительно. Когда ему нравилось то, над чем он работал, Фил никогда не занимался ничем другим. А после того, как он написал «Без четверти ты» и показал мне, я поняла, что все летит к черту: наши отношения, фильм. В общем, все. И с чего это ему вообще понадобилось писать такой рассказ, а, Уэбер? Неужели ему не было стыдно или хотя бы неловко? Вертун-Болтун, грызя ноготь, заметил:

— В последний раз, когда мы виделись с ним в Нью-Йорке, он был не просто смущен. У него просто шарики за ролики заехали. Короче, совсем умом двинулся. Это мы с Уэбером и по фильму заметили —такой бессвязный и скомканный…

— Фильм, снятый сумасшедшим, да? — Ей явно хотелось, чтобы мы ответили утвердительно, мол, «Полночь убивает» это и впрямь фильм, снятый сумасшедшим, а Стрейхорн, написавший и его сценарий, и небольшой рассказ об их с Сашей интимной жизни и кончивший тем, что вышиб себе мозги, был совсем не тем человеком, которого мы все знали и любили.

Уайетт заговорил:

— Мой отец, умерший пару лет назад, на протяжении последних нескольких лет перед смертью был настолько злым и невозможным в общении, что делал жизнь окружающих просто невыносимой, особенно для матери. Каждый раз, когда я звонил и спрашивал, как дела, она отвечала: «Устала, милый, я очень устала.» Она отдавала ему всю свою оставшуюся любовь — до последней капли, как кровь. Все то, что она приберегла в себе, возможно, для своих внуков, или для нас, ее детей, или вообще для кого-то, она отдавала ему. Это было подобно переливанию: если любовь способна поддерживать в нем жизнь, она готова была отдать ее всю целиком. Я постоянно об этом думаю.

Но печальнее всего то, что отцу это ничуть не помогло. Ему становилось все хуже, а характер у него все портился и портился.

Саша, ты сделала все, что могла. Эгоистично думать, будто мы всегда можем спасти любимого человека. Будь ты даже идеальной подругой, после случившегося с Филом, ты все равно будешь испытывать ощущение, что кругом перед ним виновата. Так было и с моей матерью, а уж поверь, она обращалась с мужем, как святая.

Не мучайся, с тобой Фил был счастлив. Оставаясь с ним, ты поддерживала его и творила нечто доброе и благое.

— А вдруг это я свела его с ума? — Она переводила взгляд с Уайетта на меня.

— Его, Саша, свела с ума работа над «Полуночью». Давайте закончим этот проклятый фильм и спокойно заживем собственными жизнями.

Когда голубое аэропортовское такси остановилось напротив дома, я обнял Уайетта за плечи, и мы пошли к микроавтобусу.

— Так ты позвонишь Никапли и объяснишь, что нам нужно?

— Похоже, единственной причиной твоего отлета в Нью-Йорк является нежелание его просить. Ладно. Позвоню. Что еще?

— Ты достаточно ясно представляешь себе то, как все должно происходить. Что мне от тебя по-настоящему нужно, так это юмор. Во всей этой штуке чертовски много грязи и крови, и мы в них буквально утопаем. Я хочу, чтобы первая же сцена совершенно оторвала нас от земли и унесла куда-нибудь подальше.

— Куда? В Диснейленд?

— Нет, не так далеко, но туда, где мы могли бы… хоть немного отдохнуть от Кровавика. Куда-то, где можно было бы глотнуть хоть немного свежего воздуха.

Он кивнул, и мы обменялись рукопожатием.

Саша стояла у микроавтобуса рядом с моими вещами.

— Все равно, лучше бы ты не уезжал. Я подошел к ней и обнял.

— Я ненадолго, а когда вернусь, то уже надолго.

— То потом, а то сейчас. Ох, Уэбер, как же я ненавижу скучать по кому-то. Это отнимает столько сил и вгоняет в такую тоску… Ладно, поезжай. Мы с Уайеттом сегодня поедем обедать в «Ларчмонт». Счастливо тебе долететь и возвращайся поскорее. Раньше, чем обещал!

Отъезжая, я обернулся и увидел их обоих, неподвижно стоящих на тротуаре, никто из них так и не сдвинулся с места ни на дюйм. У обоих был рак. По крайней мере одного из них вскоре не станет.

Полет на восток прошел без приключений. Примерно с час я делал заметки, а потом заснул и проспал весь остаток пути. Так мало периодов или мест, где волей-неволей приходится обуздывать свою энергию и просто сидеть спокойно несколько часов. Вот почему я так люблю перелеты, когда можно лишь думать, читать или спать. Смотреть фильмы или есть в полете для меня настоящая пытка, и об этом даже говорить нечего.

Со дня смерти Фила я буквально не имел ни минуты покоя, поэтому ни о чем конкретном подолгу и напряженно думать был не в состоянии. И сейчас, садясь в кресло, я дал себе клятву на протяжении нескольких следующих часов постараться обдумать и свести некоторые события воедино — в какой-нибудь понятный порядок. Но мое тело, в первый раз за последние дни оказавшись в стороне от стрейхорновского урагана, отключилось и сказало: «Позже. А теперь вздремнем».