Андреев пожал плечами: что ответить Синице? И нужно ли рассказывать, что страстью к книгам он заболел еще в детские годы? Помнится, в седьмом классе его записали во взрослую библиотеку. Детская была бедноватой, он ее почти всю перечитал, а взрослая — это совсем другое дело! Боялся, что старенькая, в очках библиотекарша передумает, возьмет да скажет: «А тебе, мальчик, надо в детскую». Но она выписала абонемент. Он уже подсмотрел себе книгу — Жюль Верн «Таинственный остров». Домой летел не чуя ног от радости. Ни за что не брался, пока в два дня не проглотил эту книгу, ему даже жалко было расставаться с нею. Когда принес на обмен, старая библиотекарша учинила экзамен по этой книге. И убедившись, что прочитана она добросовестно, разрешила выбрать новую. Об этом рассказать Синице? Не стоит.

— Он хочет показать, что грамотнее всех, — вставил Микола, который лежал неподалеку и слышал весь разговор. Григорий нахмурился. Синица поднялся и шагнул к Миколе, но остановился, покачал осуждающе головой и вздохнул:

— Ох, Микола, Микола. Тяжелый ты чоловик!

Григорий обиделся. Ничего он не хотел показать, просто ему радостно было встретиться со старым знакомым — Дон-Кихотом. Микола стал неприятен ему: зачем в человеке видеть обязательно только плохое? Ну его к дьяволу, не думать лучше о нем.

Кстати, появился Самусь и повел Григория с Синицей на смену Игонину и Тюрину.

На той стороне полнейшее безлюдье. Солнечные блестки переливаются на темной воде речушки. Над лесом кружится коршун. Ничто не напоминает о войне. Но стоило кому-нибудь выдвинуться на открытое место, как сейчас же бешено лаял пулемет и пули шелушили у сосен коричневую кору. На мосту боком привалился к перилам грузовик: чудом удержался и не свалился в реку. В бинокль можно было разглядеть красноармейца. Его убили утром. Он успел выползти на самую середину моста, подвинулся к правому краю, положил руку на колесоотбойную балку, но тут его настигла пуля. Это был один из смельчаков, которые пытались переползти мост, забросать гранатами окопы фашистов. Не удалась отчаянная попытка. Немцы по рации вызвали самолеты, и те расстреляли смельчаков на бреющем полете. Григорий а Синица, тщательно замаскировавшись, наблюдали за мостом и молчали.

...Имущества в штабе никакого не было, кроме «эмки». На этой машине комиссар приехал в Белосток, потом она возглавляла колонну машин, которые вывезли батальон из города. Из колонны уцелело только два автомобиля да вот еще «эмка». Сам Волжанин был и начальником штаба, и командующим прорывом. Сейчас он сидел на подножке «эмки». Возле ног прямо на траве расстелена квадратная простыня карты. Над нею склонились Анжеров, Костя Тимофеев, незнакомый полный майор с седыми висками и еще два старших лейтенанта, молодых и хмурых. Майор привел сюда остатки своего полка: порядок у него был не хуже, чем в батальоне Анжерова.

Комиссар веточкой орешника водил по карте и докладывал совету командиров свой план прорыва. Он был предельно прост. Прорываться двумя колоннами — южнее и севернее шоссе. Южную группу возглавляет майор, северную — капитан Анжеров.

Но совет неожиданно прервали. Два бойца привели вражеского лазутчика, одетого в красноармейскую форму. Он ничем не отличался от других: русоволосый, среднего роста, с правильными чертами лица. Ребята, когда брали его, поцарапали щеку и с гимнастерки сорвали пуговицы. Виднелась волосатая грудь.

Волжанин неохотно прервал совещание, презрительно смерил лазутчика с ног до головы и спросил:

— Шпрехен зи руссиш?

Тот сощурил близоруко глаза и, выдержав паузу, сквозь зубы ответил:

— Я!

— Сколько тебе лет?

— Это не имеет значения.

— Лет двадцать пять. Не хочешь отвечать, не надо. Откуда забросили?

— Я буду молчать! Я не буду говорить! Большевикам капут!

— Скажи, пожалуйста! — насмешливо произнес Волжанин. — Посмотрите, товарищи, какой герой! — и, повернувшись к конвойным, приказал:

— Убрать!

Смысл приказа дошел до сознания немца не сразу. Когда боец легонько тронул его плечо штыком, давая этим понять, что нужно идти, вот тогда смысл приказа наконец достиг цели. Губы у немца затряслись, но видно было, что он старается взять себя в руки. В тот момент, когда боец еще раз настойчиво толкнул его штыком, лазутчик оглянулся. Глаза его, злые и чуть прищуренные, были остро напряжены. Неожиданно он пружинисто отпрыгнул в сторону, сбив с ног кого-то из командиров, и бросился наутек, виляя меж сосен. Конвоир растерялся: стрелять нельзя — попадешь в своих. Тимофеев упруго оттолкнулся от сосны и кинулся вдогонку, но бойцы уже схватили беглеца,, заломили ему назад руки, связали ремнем. Подоспевший обозленный конвоир стукнул лазутчика прикладом по спине и повел в глубь леса. Вскоре там прогремел выстрел.

— Продолжим, товарищи, — сказал батальонный комиссар и, усаживаясь на подножку «эмки», поправил мягким движением руки повязку на лбу.

Игонин и Тюрин отдыхали недалеко от «эмки», Семен дремал, но Петр о видел историю с бегством лазутчика. Шум, поднятый из-за этого, разбудил и воронежца. Он протер глаза и спросил:

— Что это?

— Гада поймали, а он хотел задать стрекача.

— Убежал?

— Где там. Хлопнули.

Тюрин снова закрыл глаза. Втянув голову в плечи, привалился боком к сосне, крепко зажав между ног винтовку, и снова сладко засопел носом. Игонин по морщился — ему давно не по душе это сопение. Наконец не выдержал и сжал двумя пальцами Тюрину нос: