Лидеры социал–демократов и эсеров оценивали большевизм в рамках одномерной логики революционного процесса. Здесь было место только прогрессивной революционной перспективе (демократия, затем постепенное вызревание социализма), неустойчивому настоящему (капитализм, власть «буржуазии», осуществление идей либерализма), и реакции (откат к военно–аристократической диктатуре). Устойчивое движение к новому обществу должно было быть обеспечено союзом либералов и умеренных социалистов. По мнению меньшевиков, радикальные, утопичные действия большевизма не могли увенчаться успехом в силу их «ненаучности». Они могли лишь привести к реакционному срыву, к усилению позиций консервативных сил, реакции. Скованные марксистскими схемами, они не верили в социальное чудо – в то, что марксизм что–то не предусмотрел, что страна может двинуться куда–то еще между капитализмом и социализмом.

Ленин оставался правоверным последователем Маркса, он верил, что создает именно социализм. Но он видел то, что было очевидно, и что не было видно через очки интеллектуальных схем – капитализм в России рухнул. И чтобы он не обвалил Россию, капиталистические отношения нужно заменить какими–то другими. Нужно опереться на народную инициативу в этом неведомом социальном творчестве. Опереться на советы.

Что такое «власть советам»? Это – власть митингам. Как могут управлять страной собрания делегатов заводов, воинских частей и крестьянских общин? Ни опыта у них, ни умения говорить, согласовывать… Это же анархия! Ленин – вождь надвигающейся из низов на основы цивилизации Анархии! Сам князь Кропоткин рядом с Лениным выглядит умеренным конструктивным старичком.

Бывший большевик И. Гольденберг, перешедший к меньшевикам, заявил: «Ленин ныне выставил свою кандидатуру на один трон в Европе, пустующий уже тридцать лет: это трон Бакунина!» [32]

Идея передачи всей власти советам действительно напоминала прудоновско–бакунинскую идею федерации самоуправляющихся общин (коммун). Ленин считал советы русским аналогом коммун. Но он не признавал родства с Бакуниным, и справедливо – ведь Маркс после Парижской коммуны вынужден был согласиться с коммунальной идеей анархистов в политике, но не в экономике. Ленин еще будет иметь возможность разъяснить своим противникам разницу между марксизмом (в его трактовке) и анархизмом. Ленин не претендовал на трон Бакунина, он лишь оперся на него, чтобы прыгнуть дальше.

Марксисты школы Каутского и Плеханова не замечали коренного различия между анархизмом и большевизмом, выражавшегося в воле к власти, в централизме как руководящей идее. Видя в большевизме только радикализм, умеренные социалисты не думали, что автор столь абсурдных лозунгов сможет прорваться к власти. Ленина боялись как проказника, который может скомпрометировать дело демократии и усилить разочарование в революции, сыграть на руку реакционерам.

Ленина не поддержала и часть большевистских лидеров – их пришлось буквально «переламывать через колено», опираясь на низовой актив партии. Зато правоту Ленина подтвердил вечный оппонент Лев Троцкий – он давно говорил, что необходима «перманентная революция», которая не останавливается на буржуазных задачах и перерастает их, движется дальше к социализму. Не вдаваясь в теоретические подробности, так же думал и Махно. Он деловито приступил к созданию нового общества в родном Гуляй–Поле.

Как можно сравнивать Ленина и Махно?! Но что был бы Ленин без тысяч людей из рабочих кварталов и крестьянских волостей, которые делали революцию еще до выстрела Авроры? И чем была бы Российская революция без сопротивления коммунистической диктатуре, исходившего из той же глубины, которая породила революцию. Ленин вглядывался в недра России, чтобы увидеть там подтверждение своей идеи. Пока он не видел лиц этой революции, но ее гул уже был отчетливо слышен в сообщениях «с мест». С разной скоростью и разными подробностями и в Петрограде, и в Гуляй–Поле, и в других городах и весях шла борьба между советами и правительственными структурами.

Ленин, Троцкий и Махно увидели, как снизу поднимается сила самоорганизации работников — массовые организации, сотнями возникавшие или выходивших из подполья после революции — новые профсоюзы, советы, фабрично–заводские и общественные комитеты и др. По мнению Д.О. Чуракова, «о российской революции можно было бы говорить как о «революции самоуправления»… Но, к сожалению, временами отчетливо намечавшийся союз различных органов самоуправления не стал прочным каркасом будущей государственности» [33] .

Для анархистов все это многообразие общественных организаций и объединений было самоценно, в них должна была развиваться новая жизнь. Для Ленина это был важный инструмент, лестница к чему–то большему, к обществу, организованному центром и развивающемуся по плану. Но так или иначе, чтобы победить, нужно было опереться на эту сеть народной самоорганизации, овладеть ею. Эта задача стояла и перед Лениным в масштабе России, и перед Махно в масштабе Гуляй–Польского района. Махно в этом отношении действовал даже с опережением.

Впервые в жизни люди получили возможность организовать свою жизнь по собственному усмотрению.

В марте в Гуляй–Поле возвращается Махно. Как и политическим вождям Петрограда, для переустройства жизни на новый лад ему нужна организация. Махно собирает старых знакомых и воссоздает группу анархо–коммунистов. Лавры страдальца и борца с режимом делают Махно авторитетным в Гуляй–Поле человеком, местной достопримечательностью, Савинковым волостного масштаба. В его начинаниях Махно поддерживают не только местные низы, но и учителя — властители дум революционной глубинки.