— Да, но он думал, что на меня нападут демоны. А не что я стану демоном сам.

— И каким-то образом заразишь своих родных?

— Нет, не заражу. Убью, обращу, уничтожу душу каждого из них.

— Но это же просто глупо?

Вайль погладил пальцем кольцо, которое мне подарил — он его называл Кирилай, что означает «Страж», — и у него на губах мелькнула едва заметная улыбка.

— Ценю твою поддержку, но ты забыла, какой это был век. Год одна тысяча семьсот пятьдесят первый. Задолго до компьютеров, автомобилей, пенициллина и чего бы то ни было похожего на гражданские права. Даже сейчас цыгане — страдающий народ, но тогда это было все в тысячу раз хуже. Им приходилось держаться только друг за друга.

— Так что тебя решили извергнуть из стада, чтобы спасти остальных?

— Вполне резонное предположение.

— Но ты здесь. Как тебе удалось выжить?

— Первым пришел мой отец — не выдержал мысли о жизни без меня. Он сказал, что я — все, что осталось от моей матери. Пока мы спали, он перевез нас в безопасное место, а потом в ту же ночь ради нашей безопасности вернулся, чтобы нас изгнать.

— А это можно сделать? Изгнать вампиров?

Он впился в меня самым пронзительным своим взглядом.

— Можно, если у тебя есть на то сила и средства. Но это знание мало кому известно, и я тебе сообщаю его строго как схверамин — авхару. Это значит, что ты никому другому не можешь об этом сказать.

— Вот опять ты вспоминаешь нашу особую связь. Будто я правила знаю или что. Есть хотя бы книга, которую я могла бы почитать? Мне начинает надоедать мое неведение о параметрах наших отношений.

У Вайля чуть дернулась губа. У любого другого это значило бы ухмылку во все лицо, если не откровенный смех. Но, я думаю, если убьют твоих сыновей, а твоя ближайшая родня дружно попытается убить тебя или изгнать до того, как тебе стукнет сорок, ты очень быстро научишься заколачивать такие эмоции в тот самый гроб, в который уходишь спать, когда встает солнце.

— Мне не казалось, что ты из тех, кто любит, когда им читают лекции, — сказал Вайль. — Я даже чувствую, что если начну перечислять все тонкости отношений «схверамин — авхар» и все относящиеся сюда правила, ты при первой возможности вытащишь диктофон, поставишь его на горизонтальную поверхность, а сама шмыгнешь прочь на ближайшие ночные гонки со столкновениями.

— О'кей. Мне твоя мысль понятна, хотя меня больше привлекают настоящие гонки на скорость. Только тогда не щетинься, если я нарушаю правило, о котором даже понятия не имею.

— Справедливо.

Вайль двумя быстрыми движениями убрал навес — и вдруг за нами открылась большая красивая кровать. Взгляд его устремился к моей шее, и мы оба вспомнили, как я обнажила ее для него.

Его глаза посветлели до зеленых, и сердце у меня забилось втрое быстрее — наверное, от мысли, что нам так легко снова разжечь эти чувства.

— То есть это было изгнание, — быстро сказала я, да так громко, что меня могли услышать за три квартала отсюда. Вайль уронил руку — я даже не заметила, что он потянулся ко мне, — и отвернулся.

— Да.

— И что это конкретно для тебя значило?

— Мы с Лилианой вынуждены были отдалиться от всех членов нашей семьи на десять поколений.

— Что случилось бы, если бы вы этого не сделали?

Вайль хлестнул меня взглядом через плечо, и я поняла, что хватит. Если долго расчесывать шрам, он снова станет открытой раной.

— Магическое изгнание — это не приговор суда, Жасмин. Оно весьма эффективно само по себе. То есть было эффективно.

— Ты хочешь сказать, сейчас оно закончилось?

Вайль кивнул:

— Срок изгнания закончился три года назад.

Только пользы мне с того, говорили его мрачные глаза. Родные, которых я знал, все сейчас мертвы. Умерли и yшли.

Или, как он отчаянно надеялся, думая о своих мальчиках, умерли и перевоплотились.

Я чувствовала себя последней идиоткой: заставила Вайля вкапываться в мучительные воспоминания, чтобы скрыть свое растущее желание сбросить с ближайшей горизонтальной поверхности упомянутый им диктофон и завалить туда самого Вайля. Но штука в том, что когда я глядела в эти потрясающие глаза и думала о высшем моменте экстаза, у меня перед мысленным взором стояли не мы с Вайлем, а мы с Мэттом. Мой жених мертв уже год и четыре месяца, но какие-то участки мозга все никак не могут в это поверить.

Вайль вытащил из комода носки и стал их надевать.

— Что это с тобой? — спросил он.

Класс. Я его обидела — и он же спрашивает, что со мной. Типичный случай.

— Я хотела сказать, ты извини, что заставила тебя об этом говорить. Это совершенно не мое дело…

— На самом деле — твое. Как мой авхар ты должна быть посвящена во все мои тайны, прошлые и настоящие. — У него дернулись губы. — Просто их очень много, долго рассказывать. А приятных среди них довольно мало.