Модезитт Лиланд
Шрифт:
Хайел переглядывается с Шиерой.
— Наверное, надо дать знать Мегере.
— Она уже знает, что он встревожен.
— Но может не знать, почему.
— Ты прав. А знаешь, что мне кажется? Что наш гарнизон пополнится стражами.
— Еще стражи…
— Ну, не стоит стонать так громко.
— Не буду, — ухмыляется Хайел. — Ты-то пойдешь на пристань?
— Чего ж не сходить!
Они следуют за Креслином и догоняют его как раз перед тем, как корабль заканчивает швартовку у глубоководного причала.
— Можешь объяснить, с чего ты так переполошился? — спрашивает Хайел, подойдя к Креолину. Тот молча указывает на палубу, где выстроились стражи.
— А все-таки… — начинает Хайел.
— Понимаю… — перебивает его Шиера. — Я тоже надеюсь, что это не все, кому удалось уцелеть.
— А ты… ты думаешь?.. — Хайел смотрит на Креслина.
— А что мне еще думать? Маршала нет в живых, Ллиз мертва, а Риесса перебрасывает войска на Закатные Отроги. Если бы Западный Оплот стоял, как прежде, сюда приплыли бы не три взвода, — скорбно и сурово отвечает Креслин.
Команда под началом кряжистого капитана опускает сходни, и на берег сбегает русоволосая женщина. Не обращая внимания на Хайела, она подходит к Шиере и произносит:
— Капитан, взводный страж Фиера прибыла с докладом.
Креслин открывает было рот, но не произносит ни слова.
— Докладывай, — голос Шиеры суров, словно она говорит вовсе не с родной сестрой.
— Из прибывших на борту в строю три полных взвода. Кроме того, доставлено ходячих раненых пять, увечных десять, консортов и детей два десятка. После погрузки в Рульярте от ран умерли три стража. Кроме людей, доставлены некоторые припасы, оружие, инструменты и… уцелевшие сокровища Западного Оплота.
— Доклад принят, взводный Фиера. Позволь представить тебя регенту Креслину, — Шиера поворачивается к юноше. — Фиера, командир взвода.
Тот торжественно кивает:
— Честь сияет, взводный Фиера. Вы совершили подвиг, и мы встречаем вас с гордостью. Мало кто стяжал большую славу.
Официальный тон собственной речи претит Креслину, но он считает необходимым соблюдать обычай. Да и как еще должным образом почтить командира, пробившегося к нему ценой невероятных усилий? Однако, вспоминая тот единственный поцелуй под башней, Креслин понимает, по какой причине получает сейчас в свое распоряжение и мечи стражей, и казну Оплота.
— Милостивый господин, ныне ты воплощаешь в себе все, что осталось от величия и славы Западного Оплота. Примешь ли ты свое наследие?
— Я принимаю предложенное, ибо не могу поступить иначе, — отвечает Креслин и, понизив голос, добавляет: — Принимаю, хотя никогда этого не желал. Даже давным-давно я желал иного.
Сказать на пристани больше он не решается, но то, что прозвучало, должно было прозвучать непременно.
— Мы все это знаем, милостивый господин регент, — говорит Фиера, глотая слезы. — Могу ли я удалиться?
— Цитадель и все, чем мы владеем, в твоем распоряжении, взводный Фиера. Мы в долгу перед тобой, как перед ангелами и Преданием.
— А мы перед тобой, регент, — по юному строгому лицу текут слезы, но голос девушки по-прежнему тверд.
— Сойти на пристань. Строиться. Становись! — рявкает Шиера так, что ее слышат на палубе.
Стражи цепочкой спускаются с мокрых досок палубы на такие же мокрые камни пристани. Креслин вытирает лоб и глаза тыльной стороной ладони и отходит в сторону, подальше от места, где сестры-воительницы руководят высадкой. Хайел следует за ним.
Некоторое время юноша молча смотрит на океан, силясь собраться с духом, но когда начинает говорить, голос его дрожит:
— Они… это все… все, что осталось.
— Осталось от чего? — спрашивает Хайел.
— От Западного Оплота, — с этими словами он поворачивается к кораблю, где уже началась разгрузка.
К пристани подкатывает несколько подвод, наверняка присланных Мегерой, которая понимает — должна понять! — сколь тяжкий груз лег на его сердце.
CXXVI
Сидя на деревянном стуле спиной к паре коек, Креслин рассматривает листы пергамента. Госсел смотрит на Креслина. Мегера не смотрит ни на кого.
Наконец регент поднимает глаза:
— Насколько я понимаю, тебе причитается десять золотых. В качестве компенсации неизбежных потерь.
— Это не так уж важно, — прокашлявшись, отзывается Госсел. — Мы ведь не ходим порожняком, трюмы почти всегда полны. Большую часть времени даже проходы в большом грузовом трюме наполовину заставлены.
Креслин задвигает стул, выпрямляется, но в последний миг успевает нагнуться и не приложиться макушкой к потолочной перекладине каюты.