Он тоже кричал, но уже как будто начал задыхаться. И то поразительно, как долго он бежал за мной. Я завернула за угол и помчалась за магазинами. А он никак не отставал. Мне было страшно до ужаса. Почему никто даже не попытался остановить его? Я ничего не понимала. Потом я очутилась позади кафе. Там очень воняло, наверно от мусорных баков. На один из них я налетела со всего маху и оказалась на четвереньках. Я покатилась вместе с мусором, а тут и он — остановился прямо надо мной и смотрит сверху вниз.

— Катись отсюда! — заорала я.

Он же поглядел на меня, облизнул губы, посмотрел через плечо и опять на меня. Не понять, о чем он думает, было невозможно. Во дворе только он и я. Сума сойти! Суббота, середина дня, и ни души. Изнасиловать меня он бы не смог, но смог бы содрать с меня тряпки и побить меня, если бы захотел.

— Сучка! — крикнул он с такой злостью, что у меня волосы стали дыбом от страха.

— Катись отсюда! Ублюдок! — орала я. Оглядевшись в поисках Уэйна или кого-нибудь еще, я не увидела ни одного человека. Куда все подевались? Алкаш опять ухмыльнулся и сделал шаг в мою сторону. Все еще стоя на четвереньках, я отпрыгнула назад и, не сводя с него глаз, оскалилась.

— Сам напрашиваешься, так умри, — сказала я.

С этими словами я попыталась подняться на ноги, но у меня не получилось.

— Нет, господи, нет! Только не это, пожалуйста! О господи, не надо! — Алкаш и вправду казался донельзя испуганным. Но мне не удалось сдержать свой порыв. Я прыгнула и вцепилась ему в руку. — Не трогай меня! — проверещал он.

Он подался назад и упал на спину. Я отпустила его. На этот раз он не посмел бы преследовать меня. А я перепрыгнула через него и побежала прочь. Еще никогда мне не бегалось так быстро. Я даже не остановилась, чтобы оглядеться в поисках Уэйна и остальных. Со страху я мчалась прямиком домой и всю дорогу кричала:

— Мама! Мама! Мама!

И еще всю дорогу я думала, неужели я укусила его? Мне самой не верилось, что я могла это сделать.

Бежать было приятно. Сама не знаю почему, но мне никогда не нравилось бегать. А теперь, хотя мне и было страшно, скорость возбуждала меня, и даже

когда бродяга остался далеко позади, я бежала и бежала, не понимая, как это меня не берет усталость и не мучает одышка.

Да и все вокруг изменилось. Автомобили, мусорные баки, трава, собачье дерьмо на дороге, следы человеческих ног — всё оставляло особый привкус на языке. Во рту и в носу накапливалась уйма новых ощущений. В то же время все предметы как будто удалялись от меня, становились выше, и если они двигались, то медленнее. Мир менял свои очертания, расширялся в одном направлении и сужался во многих других. Я не понимала, что со мной! Когда я мчалась по Тисовой улице и поворачивала к нашему дому, то, помню, подумала: наверное, во всем виноват страх. Примерно в пятидесяти метрах от дома, добежать до которого при моей тогдашней скорости можно было бы за пару секунд, я вдруг начала выть и орать изо всех сил:

— Мама! Мам! Мам!

Перепрыгнув через невысокую кирпичную стенку перед домом, я обежала его кругом и ворвалась в заднюю дверь. Мама возилась в кухне.

— Мама, мама, мама, я испугалась! — бросившись к ней, крикнула я.

Но мама громко взвизгнула, и я остановилась. В ее глазах был ужас! Никогда еще я не видела маму такой испуганной.

— Вон! — стала орать она. — Вон! Вон! Кыш!

Она схватила сковородку и замахнулась на меня. А я стояла, не шевелясь, как кукла, и смотрела, как вытекает серебряной струйкой масло, когда почувствовала удар по голове.

— Ой! Мама, за что? Я ничего не сделала!

Но она как будто помешалась. Стала пятиться, залезла на стол, задрала ноги — и всё это, не сводя с меня испуганного жуткого взгляда.

— Вон! — опять закричала она, водя рукой по столу в поисках еще чего-нибудь такого, чем она могла бы ударить меня. Тряся головой, потому что мне было по-настоящему больно, я сделала несколько шагов к ней. Мне всего-то и нужно было, чтобы она меня пожалела! Я протянула к ней руки и растянулась во весь рост.

— Она бешеная! — крикнула моя мама и стала биться в окно. — Бешеная собака! Бешеная собака! Спасите! Помогите!

У нее началась истерика. Тогда я побежала на улицу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, и едва не столкнулась с братом Адамом, который как раз спускался по лестнице. Мне не терпелось расспросить его, что случилось с мамой, но по его лицу я сразу увидела, что он тоже напуган.

— Держись от собаки подальше, Адам, беги к себе. У нее бешенство, похоже на бешенство или что-то вроде этого, — услыхала я мамины крики.

И задумалась… Собака? Бешенство? Что это значит? Адам развернулся и помчался вверх по лестнице, вот тут-то до меня дошло. Только тогда до меня дошло — в доме бешеный пес! Я огляделась, но никого не увидела, хотя он должен был быть, потому что мама смотрела прямо на меня. Она смотрела на меня так, как будто пес жался ко мне. Я испугалась, и в то же время на душе у меня стало пусто. Когда не было времени на раздумья, мама ясно показывала, что она на самом деле думала обо мне и как ко мне относилась. Получалось так, что она отчаянно старалась спасти Адама, но не находила ни секунды, чтобы назвать меня по имени, хотя страшная тварь была где-то рядом со мной. Я подумала — рядом со мной! И с криком подскочила футов на десять, а потом бросилась следом за Адамом.