— А когда они пропали?

— Насколько мне известно, мои предки никуда не пропадали и благополучно покоятся в усыпальнице Васспарда. У вас есть другие сведения?

— Фу ты, кляча твоя несусветная! — Можно подумать, он не понял! — Я о монахах...

— Я рад за моих предков. Когда из Доры исчезли призраки — неизвестно, но это было не раньше, чем из обители выселили живых монахов, и не позже, чем там устроили тюрьму. Графиня Савиньяк сейчас в столице?

— Да.

— Если архив Ариана уцелел, в нем может что-то отыскаться. Я могу добавить, что призраки появлялись всегда после полуночи и всегда в одном и том же месте, причем не сразу. Сперва вспыхивало зеленое бездымное пламя, затем начинал звонить колокол и наконец из-за поворота показывалась процессия. Монахи попарно пересекали храмовую площадь, обходя огонь, и исчезали. Я был в Доре всего один раз, к тому же аббатство перестроили, так что могу ошибаться, но мне кажется, сейчас на месте призрачного костра расположен довольно неприятный фонтан.

— А когда монахов видели до того? Ну, до Франциска?

— Во время чумы. Есть сведения, что изначально это был так называемый моровой ход. Постойте... Я знал этот кусок из записок герцогини Гертруды наизусть. «Колокол звонил, святые братья шли и умирали со свечами в руках. Через них переступали и шли дальше. Мор прекратился, когда в последнем аббатстве умер последний монах. Умер, не прекращая молить Создателя о милости к обреченному городу...»

Монахи Лаик тоже могли... переступить. Ну и разговорчик вышел, да еще на ночь глядя, после такого под кровать полезешь.

— Жутковато. — Искушение подъехать поближе к спутнику Арно преодолел лишь благодаря рвущемуся в драку Кану. Лошади не думали о монахах и чуме и вообще были восхитительно живыми и понятными. Как и уже близкие костры, а вот к Ариго возвращаться придется одному.

— В детстве меня пугало моровое шествие, — неожиданно признался Валентин, — и особенно зеленый огонь. К счастью, то, что страшит неясностью, при ближайшем рассмотрении становится четче и понятней, а значит, слабее.

— И когда вам пришла в голову такая чушь?

— Точной даты не назову. Это было в середине прошлых Осенних Скал.

— В Багерлее?!

— Да.

— И как там? — Более дурацкого вопроса не придумаешь. Дурацкого и гадкого. — Извините.

— Ничего страшного. Что до Багерлее... Вы ведь бывали в лекарском обозе. На дознании время от времени достигают сходных результатов, только неприятель не знает, кого именно калечит, к тому же он намерен победить не одного, а безликих «всех». Я, по крайней мере, вижу разницу именно в этом...

Разницу он видит!

— Только не поймите меня превратно. Я был вынужден присутствовать при подобных разговорах, но меня самого расспрашивали иначе.

— Я тебя когда-нибудь убью!..

— У вас не получится. До нападения из-за угла с ножом в вашем доме не опустятся, а фехтую я сейчас лучше. Вам следовало бы начать заниматься с бароном Ульрихом-Бертольдом и графом Ариго. Или со мной.

— С тобой?!

— Разумеется, когда все образуется. Завтра нам обоим предстоит заниматься дриксами, на это в лучшем для нас случае уйдет целый день. Если вы заедете ко мне, я смогу предложить вам «Змеиной крови». Хотите?

— Хочу, кляча твоя несусветная!

Бакрия. Хандава

400 год К.С. Ночь с 14-го на 15-й день Летних Волн

1

Они сидели с пустыми бокалами и таращились друг на друга через стол. Супруги! Два подвыпивших несчастья, одуревших от гитарных переборов, под которые курица и та ощутит себя орлицей и воспарит. Они и воспарили, забыв, что струна не может звенеть вечно, даже такая. Сжигали вечно глупых мотыльков свечи, чуть заметно вздыхали вместе с теплым ветром занавески, в окна и нос лез пряный аромат — цвело что-то местное. Лето в дорогу еще не собиралось, лето еще звенело.

— Мой дружок меня поцеловал, ночь бросает звездные огни...

Мужчина напротив вздрогнул, и Матильда поняла, что поет. Дожили! Куда ворон, туда и ворона! Удивленная досада петь не мешала, только руки вдруг стали лишними — пришлось схватить бокал. Бонифаций ожил, налил.

— Никому его я не отдам, — промурлыкала принцесса, понимая, что получается двусмысленно и... весело! — Только с темной ночкой разделю...

По-алатски муженек не понимал, от чего стало еще смешней. Женщина подбежала к окну, плеснула в невидимые цветы — поделилась с ночью и нечистью, после чего расхохоталась уже откровенно. Это было заразно, ибо Бонифаций немедленно разоржался и оказался возле жены. Не будь аспид супругом, Великолепная Матильда знала бы, что делать, а так пусть сам соображает, аспид бровастый...

Аспид сообразил, только им помешали. Стук в дверь был негромким и четким. Так стучат, когда действительно нужно, только кому? Не Этери же рожать собралась? Рановато, разве что они с Алвой совсем сдурели! Принесла картинку... Художница!

— Твое преосвященство, — потребовали из коридора, — соизвольте протрезветь.

— Откроешь? — буркнула Матильда, наспех завязывая пояс.

Бонифаций уже отодвигал засовы. Вошедший Алва был подтянут и отрешен, хоть сейчас в поход. Песни кончились, это женщина поняла сразу.