И все-таки, все-таки… Деон спросил, отвозя его домой после ужина:

— Когда ты последний раз видел больного? — И это было как удар хлыста.

Суровое обвинение, хотя и брошенное мимоходом. И он спросил себя: в самом деле, когда?

Лаборатория была убежищем. Люди пугали его своими требованиями, своим неуклюжим существованием. Его жена внушала ему такой же страх, и он укрылся за стеной холодного отчуждения, которое она истолковала как пренебрежение к ней. Элизабет когда-то искала, искала, искала… а чем он мог помочь ей в ее жгучей нужде, если его сдержанность прятала не менее жгучие потребности и разочарования?

Мне нужно вернуться в мою лабораторию, вдруг подумал он.

Но как уехать от умирающей матери? Страшная мысль, но ее смерть будет двойным освобождением. Для нее — освобождением от мук жизни, для него — от последних нитей, связывающих его с землей, где он родился. Умрет она, и он уедет, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

Он не хотел думать об этом и принялся размышлять над длинным письмом Иоргенсена, который пока вместо него возглавлял лабораторию в Торонто.

Иоргенсен был энергичным и способным исследователем, но склонным к поспешным выводам. Для ученого — роковой недостаток. Ему требовался опыт, чье-то руководство, но его-то он и был лишен теперь, на решающем этапе работы. Судя по отчету, Иоргенсен неправильно истолковал полученные им данные и пошел по ложному пути. И возможно, придется повторить дорогостоящие и трудоемкие эксперименты, на которые ушли месяцы.

Он почувствовал, что ему не терпится вернуться туда. Исследования сейчас находятся на самой захватывающей стадии, это как в детективном романе, когда вот-вот будет найдена та главная улика, которая послужит ключом к тайне.

И вдруг его осенило. Мысль была настолько очевидной и вместе с тем настолько неожиданной, что у него перехватило дыхание.

А может быть, попробовать самому? Здесь?

Он прошел через кабинет и распахнул дверь в маленькую лабораторию. Впрочем, для его работы места было более чем достаточно. Он оглядел несколько покрытых пылью приборов, а ему нужно еще много другого оборудования. В этом заключалась главная трудность. Если все необходимые приборы и удастся найти, то покупка и установка их обойдется в значительные суммы. Глив обещал помочь, но ему в первую очередь потребуется электронный микроскоп, стоимость которого явно не уложится в скромный бюджет лаборатории.

Да нет, конечно. Пустые мечты. Какой смысл тратить такие деньги ради двух-трех месяцев работы?

Заманчиво, разумеется. И после его отъезда новое оборудование останется в лаборатории. А где взять деньги? Нет, из этого ничего не выйдет.

Он с сожалением закрыл дверь и вернулся к столу.

Еще карточка с анализом жидкости околоплодного мешка. На этот раз для установления пола. Должен родиться мальчик. Но зачем потребовалось делать этот анализ? Он стал листать историю болезни.

Заключение гинеколога на трех страницах объясняло это. Еще один печальный и проблематичный случай. Фамилия по мужу Марайс, девичья Тернер. Брат страдает гемофилией, как и сын старшей замужней сестры. Большую часть жизни ребенок провел в больнице.

Миссис Марайс, урожденная Тернер, забеременела, и тестирование по Барру показало, что родится мальчик. Каковы шансы, что у него тоже будет гемофилия крови?

Что тут посоветуешь?

Анализы крови показывают, что она носитель, стало быть, у ее будущего сына пятьдесят шансов из ста унаследовать недуг. Один к одному. А решать им.

А не просто ли он уклоняется от ответственности? Тебе известна степень риска. Не для этого ли тебя и учили? «Когда ты последний раз видел больного?» — снова как эхо прозвучало в ушах. Разве не твой долг — помочь им принять единственно правильное решение?

Он пододвинул блокнот и написал свое заключение. «Плод мужского пола. При данных обстоятельствах рекомендую прекращение беременности».

Он подписался, подколол лист к истории болезни и положил в коробку слева, для «исходящих».

Деон! — вдруг подумал он. Вот кто мне поможет. У него уйма влиятельных знакомых. Он придумает, как найти деньги на то, что мне нужно.

А не унизительно ли обращаться за помощью? Баас Иоган. Баас Деон. Спасибо, мой хозяин, мой повелитель.

Рука на телефонной трубке замерла. Как воспримет это Деон? Не создастся ли впечатление, что он злоупотребляет их родством?

К черту! Потребовались годы жизни в другой стране, чтобы ты нашел себя и принял как объективный факт и свою расу, и цвет своей кожи, и обстоятельства своего рождения. Четыре месяца в этой проклятой стране — и все рухнуло: ты снова готов пресмыкаться.

Если на то пошло, ты также страдаешь генетической болезнью, которая хуже синдрома Дауна, или хорея Гентингтона, или гемофилии. Ее название — раса, и от нее нет исцеления, ибо болезнь гнездится не в тебе, а в сознании других.

Он снял трубку и набрал номер. Занято. Он положил трубку. Ничего, минуту терпения.

— Это мисс Аренсен, — услышал Деон строгий голос в трубке. — С вами хочет говорить профессор.

Деон прекрасно понял подтекст. Моя секретарша говорят с вашей секретаршей, а потом с вами, и лишь тогда я благоволю взять трубку. Так определялось соотношение рангов, степень их важности и положение в иерархии. Как это ему надоело!