Я на мгновенье закрыла глаза, едва удерживая слезы. Как не сойти с ума и удержатся на тонкой грани между яростью и желанием выжить? Ненависть разрушает, она превращает тебя в одержимого жаждой мести безумца, лишает любых целей кроме единственной и приносит в жертву в первую очередь тебя самого. Я не хочу такого будущего.

Открыла глаза и встретилась взглядом с волшебником. Он проникновенно заглядывал в душу, страстно желая покопаться там. Ну, уж нет.

— Ты прав, иногда эмоции побеждают нас. Но я ведь только наполовину женщина, помнишь? Покажи мне остров, отныне буду паинькой.

Кристиан удивленно развел руками и заулыбался:

— Приятно удивляешь, Келан. Идем. Уверен, останешься под впечатлением.

Богдан лежал на кровати и сквозь сон слушал звуки просыпающегося города, доносящиеся сквозь раскрытые окна. Келан ушла очень рано, он почувствовал, как она поднималась с постели, но не проснулся. Усталость томной волной разливалась по телу. Какое-то непонятное предчувствие не позволяло ему расслабиться и просто наслаждаться жизнью.

Они не жалели себя. Кидались каждый раз в омут чувств, как в последний раз. Богдан клялся, что удержится на самом краю. Но с каждым днем все труднее было представить свою жизнь без Келан. Шантийка незаметно проникла в сердце, захватила душу.

Он прекрасно знал обстоятельства, представлял последствия. Но логика отказывала, когда девушка находилась рядом. Она никогда ничего не просила. Но Дану хватило бы одного взгляда огненных глаз, чтобы пойти на любые безумства. Ему хотелось остаться рядом навсегда, защищать, любить. Когда они с Келан были вдвоем, Дан испытывал не только страсть, но и умиротворение и покой. Стоило ей исчезнуть на время, по делам, как инспектор начинал терзаться мучительными раздумьями. Он понимал обреченность союза. С ужасом ожидал признаки того, что Келан становится мужчиной. Боялся потерять и не мог отрицать — нет будущего. Как смирится с тем, чему противишься с такой же страстностью, как принимаешь ласки любимой?

Их не просто физически влекло друг к другу. Богдан считал, тут нечто большее. То, чего не возникло когда-то даже с Лизой. Страх потери, доводы разума… когда они смотрели в глаза друг друга, находили там одинаковые чувства — безумную надежду и обреченность одновременно. Келан думала, он бог. Богдан знал, она генетический эксперимент. Но все становилось неважным, потому что ему так хорошо, так спокойно рядом с ней. Доверие — иногда только это и существует. Любовь и доверие.

Около месяца вели они тонкую работу, раскапывая то, что дало бы Шептунову столь необходимое оружие. Доказательства и влияние, с помощью которых он смог бы диктовать условия волшебникам. С помощью Келан, Богдан связался с одним из самых могущественных кланов палачей, давно недовольных сложившейся ситуацией. Глава, старый жевлар Винту, оказался источником любопытной информации. Перетягивание волшебниками одеяла на себя, все большее поглощение ими достаточно обширных, ранее нейтральных территорий, неравномерное распределение обязанностей между ступенями. Волшебники сами нарушали ими же созданные законы равновесия. Накипающее раздражение, обиды и страх потерять выгодные позиции подталкивали палачей к странным союзам и опрометчивым поступкам. Дан был нужен им, а они ему. Палачи имели огромное влияние и власть, лишь немного уступая в связях волшебникам. У тех на службе стояла магия, или скорее некие технологии, как подозревал Шептунов. Палачи же действовали по старинке, но не менее эффектно. Развитая сеть шпионов, подкупы, подставы, наемники с их виртуозными умениями. Волшебники и палачи балансировали на тонкой грани, периодически отнимая пальму первенства, друг у друга и делая хорошую мину при плохой игре в случае неудач. Они вырывали маленькие победы, но опасались масштабных действий, ограничиваясь политическими играми. Свежи, видно, еще оказались в памяти последствия двадцатилетней войны. Богдан думал, что так и будет продолжаться. Вряд ли можно разрушить устои, на которых базируется социальный строй целой планеты. Но вот сместить полюса власти… Раз у волшебников это получается успешнее, то палачи как никогда заинтересованы в том, чтобы вернуть хотя бы прежнюю устойчивость. Хотя при случае откусить больше тоже попытаются. Он понимал и то, что играть должен сейчас, пока есть взаимная заинтересованность. Ведь если роль себя изживет, кто знает, не используют ли палачи против недавнего союзника весь дружеский арсенал? Хотя ведь они, как и прочие, считают его иномирцем, богом. Не так далеко от истины. Однако хватит ли той веры? Шептунов не был уверен. На станции готовы поднять его хоть завтра, но ни от яда, ни от стрелы это не спасет. Вся надежда на Келан. Шантийка охраняла его тело и лечила душу. Шептунов иногда с ужасом думал, чем отплатит.

Зима закончилась, и весна все увереннее вступала в свои права.

Сегодня наверняка будет ясный день. Дан сонно заморгал и вздохнул, медленно стряхивая оцепенение. С тех пор, как они с Келан перебрались в гостиницу и жили в центре города, он перестал ощущать постоянную слежку. Она не исчезла окончательно, на это рассчитывать глупо. Но теперь Дан мог по крайней мере остаться в одиночестве, не думая о пристальном взгляде в спину, назойливо преследующем даже в собственной комнате.

Мужчина сел и с наслаждением потянулся. Из окон тянуло бодрящей свежестью, раздавались голоса, грохот повозок — обычные звуки пробуждающегося города. Он неспешно провел рукой по груди. Амулет исчез. Дан нахмурился, а потом вспомнил, что надел безделушку на Келан, и успокоился. Шептунов давно подумывал разломать амулет и порыться внутри, но все чего-то тянул. Он предполагал, что черный кругляш передатчик. Но с кем и зачем связываются волшебники? Между собой? Все ли они знают, что носят на груди? Дан считал, что нет. Скорее всего, в действительности знали о роли амулета лишь высшие чины, а прочие с гордостью таскали клановый знак ступени. Сами того не ведая, они постоянно поставляли информацию тем, кто умел ею правильно распоряжаться. Именно поэтому с некоторых пор, Богдан начал 'забывать' амулет дома. Он немного опасался, что такие действия вызовут тревогу незримых соглядатаев, но Лео убедил его, что необходимо забывать амулет лишь в важные моменты, а не отказываться совсем. Яша пообещал найти возможность заглушать передатчик, когда необходимо. Шептунов для проформы поворчал, но к совету прислушался.

С некоторых пор Лео и Яша стали для него близкими товарищами. Поддержкой не только информационной и технологической, но и моральной. Митька всегда был очень занят, доводил расследование на станции до логического конца. Занимался организационными и прочими вопросами. Работа есть работа. Они поговорили один раз за прошедшие месяцы. Богдану жадно хотелось общения со станцией, отчасти, чтобы не потерять окончательно связь с людьми, не дать слиться той реальности с этой. Оказалось, Янус втягивал в себя мгновенно и не желал отпускать. Время от времени Дану казалось, что он и не был никогда на орбите и та жизнь сон, а реальна лишь эта. Среди волшебников, палачей, рядом с Келан. Тогда приходилось сурово напоминать себе, ради чего он на планете.

Вот и сейчас, когда на душе легко, состояние дремотное и лирическое, трудно думать о том, что ждет впереди. Лео предупреждал — почти не осталось времени. Скоро, максимум месяца через три, до станции долетит команда, которую вызывали для завершения расследования. До того момента, Дан должен либо найти Криса, либо в одиночестве покинуть Янус. Нет вариантов. Пока с планеты не снят статус неконтактной, нельзя допустить, чтобы обвинения в нарушении закона предъявили инспектору. Всего три месяца, чтобы получить доказательства, найти Кристиана и заставить его дать признание. А потом… найти возможность. Нет. Лучше даже не начинать мечтать.

Шептунов с досадой хлопнул ладонью по постели и замер. Под пальцами зашуршала бумага. Он схватил чуть смятый лист, поднес к глазам и понял, что длинная записка написана Келан и предназначена ему.

Я щурилась. Глаза слезились, и смотреть было просто-напросто больно. На островах более жаркий климат. Там, откуда мы приплыли, еще весна, здесь разгар лета. Жарко, влажно и слишком много слепящего солнца. За время болезни я почти забыла, как ярко оно светит.