Мне было не с руки, чтобы завхоз начал трепаться о том, что произошло в заброшенном корпусе, поэтому я решила сыграть на его страхе перед начальством. Мужик – явно пенсионер, чуть что – вылетит отсюда, как пробка из бутылки, и вслед никто не посмотрит.

Кажется, у меня получилось. Красное лицо Петра Филипповича даже побледнело при мысли о том, что его могут обвинить в халатности. Странное дело: Светлогорка – одно из самых «тухлых» мест в городе, и тем не менее этот человек за него держится – вот вам и пенсионная реформа в действии!

– Вы правда… того… не станете болтать? – уточнил завхоз.

– Можете не сомневаться! – заверила я его. – Но и вы сделайте, как я сказала, если не хотите неприятностей. И еще: я бы на вашем месте все здесь как следует обыскала: не ровен час, и в самом деле обнаружится какой-нибудь склад оружия или плантация конопли в подвале.

Петр Филиппович побледнел еще больше.

– Вот те на, едрена-матрена! – пробормотал он.

– И один не ходите! – продолжала нагнетать я. – Позовите каких-нибудь парней: ведь кто-то же пытался меня укокошить… Ладно, я побежала, а то надо рану обработать. На лоб швы еще небось накладывать придется!

Выбравшись на свежий воздух, я позволила себе прислониться к стене: ноги подкашивались, и я не была уверена, что смогу идти. Как бы я ни храбрилась перед завхозом, а факт оставался фактом: кто-то действительно покушался на мою жизнь!

Отдышавшись, я направилась к главным воротам. Не успела выйти за территорию, миновав шлагбаум, как пришлось резко затормозить: всего в каких-то двадцати шагах от меня стояли Марина и Антон и о чем-то разговаривали. Я спряталась за будкой охранника и стала прислушиваться, но до меня не долетало ни звука: старшая медсестра и медбрат беседовали очень тихо. Потом Антон кивнул, сел в свои старые «Жигули» и отъехал, а Марина, постояв пару минут, глядя вслед автомобилю Головатого, развернулась и двинулась обратно.

Идя по улице, я прокручивала в голове события сегодняшнего дня. Итак, что я узнала? Записи в бумагах Марины – филькина грамота: пациенты никак не могли быть переведены ни в один из корпусов под номером «три». Факт бесспорный. Дальше. Кто рассказал мне об этом? Антон Головатый, которого я сама же просила выяснить, куда делись несколько человек, госпитализированных в Светлогорку и позже пропавших без вести. Несмотря на то что он меня разоблачил, Антон выполнил свою часть договора и передал мне информацию. А потом, когда я сунулась в пресловутый корпус, на меня вдруг свалился тяжеленный ящик с инструментами. Совпадение? Кто знал о том, что я пойду туда? Да никто, ведь я приняла решение лишь после разговора с медсестрой в приемном отделении третьего корпуса «Б». Но Антон вполне мог проследить за мной, предположив, что я попытаюсь проверить информацию. Почему он не ушел вместе со всеми, а торчал на территории больницы, и о чем они с Мариной могли разговаривать, как не об этом? Не сама ли старшая сестра подкинула Антону «утку» про третий корпус, чтобы заманить меня туда и подстроить «маленький несчастный случай»? И что же мне теперь делать? Имеет ли смысл продолжать игру, если не только Антон, но и Марина уже в курсе того, что я – не та, за кого себя выдаю?

Уже добравшись до дома и поднимаясь на лифте, я вдруг подумала: что, если бы аварийный корпус не продувался всеми ветрами насквозь и с улицы не было слышно, что творится внутри? Что, если бы Петру Филипповичу не вздумалось проверить, что за звуки раздаются там, и войти?

От этой мысли меня затошнило. Открывая дверь предательски дрожащими руками, я мечтала лишь об одном: принять горячий душ, чтобы привести в порядок мозги и немного прийти в себя. Но телефон, трезвонящий в гостиной, помешал моим планам.

– Здравствуйте, Агния! – услышала я знакомый мягкий голос.

Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы понять, кто мне звонит.

– Павел? – обрадовалась я.

– Узнали? Вот и славно! – пробасил психиатр. – Как насчет того, чтобы встретиться?

– Э-э… встретиться…

Я не знала, насколько Кобзев в курсе происходящего и что бы сказал Лицкявичус, но Павел словно прочел мои мятущиеся мысли.

– Андрей знает, Агния, – успокоил он. – Честно говоря, именно он просил меня связаться с вами.

Мне всегда приятно иметь дело с Павлом Кобзевым. Он прекрасный, легкий человек и отличный специалист. Его услугами пользуются прокуратура и милиция, и он является признанным авторитетом в Питере. Впервые мы встретились, когда от отравления синильной кислотой умерла моя подруга Лиза Томилина, и я познакомилась с Лицкявичусом и остальными членами ОМР.

– Почему вы хотите встретиться? – поинтересовалась я. – Что-то случилось?

– Вика рассказала нам о… вашем приятеле Урманчееве.

– И что? – насторожилась я.

– Есть разговор – не телефонный. Так как насчет увидеться?

– Когда?

– Скажем, через часок.

Я беззвучно застонала: значит, душ и отдых отменяются. Но в то же время я не сомневалась, что Лицкявичус не стал бы зря отрывать Кобзева от работы с многочисленными пациентами. Видимо, у них имеются все основания для беспокойства и мне не следует это игнорировать. К моему удивлению, Павел, страшно любивший закусить и, чего уж греха таить, выпить, вопреки своему обыкновению назначил встречу не на нейтральной территории – в каком-нибудь кафе или ресторане, а у себя дома. Заинтригованная, я согласилась. Кроме всего прочего, мне было страшно интересно посмотреть, как живет Павел Кобзев, успешный психиатр, известная личность, о котором я не знала ничего, кроме официальной версии и того, что он является личным другом Лицкявичуса.