– Что? – спросил Павел, как будто мы могли ответить на его вопрос. – Что происходит, а?

– Думаю, сейчас мы все узнаем, – пробормотала Вика. – Или не сейчас, – добавила она.

Потому что Карпухин, сорвав со спинки стула пиджак, выскочил за дверь, даже не позаботившись насчет допрашиваемой. Кочетова растерянно приподнялась, потом снова опустилась на сиденье. И в этот момент я почему-то испытала к актрисе острый приступ жалости.

– Не надо, Агния, – тихо посоветовал Павел, очевидно, наблюдавший за выражением моего лица. – Она того не стоит. Разумеется, как и любой человек, эта женщина тоже имеет право на снисхождение, но вам не следует переживать по ее поводу, поверьте!

– Александра Орбах увела у нее… – начала я и осеклась, чувствуя, что заговорила языком Элеоноры. – В общем, на мой взгляд, у Кочетовой имелись некоторые основания не любить ее. Вам так не кажется?

Павел посмотрел на меня. Он напомнил мне сейчас большого бассет-хаунда: лицо психиатра было понимающим и печальным.

– Нет, но меня все-таки интересует, куда сорвался майор! – воскликнула Вика. – Мог бы хоть намекнуть нам, что ли…

Мы решили, что не имеет смысла смысла торчать в кабинете человека, который неизвестно когда вернется. Дежурный на вопрос Лицкявичуса о Карпухине лаконично ответил: «На выезде».

Только в машине Вики, вызвавшейся подбросить меня до дома, я вспомнила о предложении, полученном от Олега. Причем не сама, а из-за удивленного вопроса девушки о «невероятной красоте» на моем пальце. Оказывается, я бессознательно вращала кольцо. Я отговорилась шуткой, но сама подумала о том, что в следующую нашу встречу мне придется дать ответ Шилову.

Между тем пора было возвращаться в больницу. За день до начала рабочих будней с раннего утра я лихорадочно приводила в порядок свои вещи. Телефонный звонок застал меня как раз между стиральной машиной и гладильной доской. Это оказался Лицкявичус.

– Можете выйти сейчас? – спросил он, как всегда, без предисловий.

Я немедленно сорвалась, даже ничего не объяснив маме. Глава ОМР ждал меня в кафе напротив, расположенном в недавно построенном доме. Кафе называлось «Оазис».

– Карпухин взял Урманчеева! – выпалил Лицкявичус, едва я приблизилась. Глаза его горели: пожалуй, я еще не видела его в таком возбуждении.

– Да ну?! Где? Как?

– В Московской области при попытке сесть в рейсовый автобус. Не представлял, что у майора такие обширные связи: по его ориентировке работали люди во многих регионах. Едва Урманчеева сцапали, Карпухину сообщили. Он не стал дожидаться доставки «клиента» и сам поехал забирать его.

– Урманчеев заговорил? – нетерпеливо спросила я.

– Вообще-то это уже не имеет значения.

– Вот как? Почему же?

– Потому что перед отъездом за Урманчеевым майор не преминул заглянуть к Власовой и сообщить ей «приятную» новость. Та немедленно вызвала адвоката и заявила, что все расскажет.

– С чего вдруг? – удивилась я.

– Не понимаете? Она же, в попытке отмазаться, с Урманчеевым станет соревноваться, кто больше грязи на другого выльет!

– А получится?

– Теперь – ни за что! – уверенно ответил Лицкявичус.

Я почувствовала облегчение, которое невозможно описать словами. А ведь еще вчера мне казалось, что моя работа в Светлогорской больнице ничего не изменила, никому не помогла.

– Думаю, – продолжал между тем глава ОМР, – вам приятно будет узнать, что двое спасенных с «дачи» идут на поправку. К счастью, они оказались еще крепкими старушками и не оправдали надежд Урманчеева и Власовой на скорый уход из жизни естественным образом.

– А Орбах?

– Все еще в коме, – покачал головой Лицкявичус. – Нельзя спасти всех, Агния, просто надо принять то, что есть, и не переживать по поводу того, что не сбылось. Хорошо, хоть двое выжили, и больше никто не пострадает от рук Урманчеева и Власовой. В Светлогорку направлена комиссия – не такая, в которую в свое время входил я. Кстати, этому немало поспособствовал ваш приятель Евгений Окунев. Надо надеяться, что больницу как следует «вычистят», раз и навсегда. Одновременно с этим к ответственности привлекут и заказчиков преступлений. Карпухин уверен, что судебное разбирательство наделает немало шума!

– А как же медсестра Наташа?

– Урманчеев утверждает, что имел место несчастный случай. Наташа, по его словам, совершенно зарвалась. С самого начала у них существовала договоренность – работать только с наличностью, никаких банковских операций, которые можно отследить, и уж тем более никаких документов. Однако Наташа планировала уехать за границу, и деньги, получаемые от Урманчеева, ее больше не устраивали. Ей требовалась одна большая сделка, и медсестра, не посоветовавшись с подельниками, выбрала для достижения цели одинокую, как ей казалось, старушку…