Понемногу толпа рассеивается.

Но обучение докторантов на пустынной площади продолжается. Государство делает из ученых солдат и полевых офицеров. От оставшихся в Кембридже ученых требуют мобилизации знаний для военной техники. За этим следят сто двадцать пять офицеров, приквар-тированных к лаборатории. Сейчас один из них подходит к Джи-Джи.

— Мистер Томсон, я вас разыскиваю с самого утра. Не предполагал, что вы окажетесь здесь. Впрочем, среди мобилизованных, кажется, и ваш сын?

Томсон оборачивается.

— Вы мало изменились, Томсон, — продолжает офицер. — Хотя мы не встречались с тех самых пор, когда нам обоим пришлось быть свидетелями печального зрелища катастрофы первой британской субмарины.

Господи, да это же Дабл! Джи-Джи вспомнил морковку, брошенную мальчишкой вслед подводной лодке, и угрозы Дабла, когда он, Томсон, говорил о безответственности военных, производящих эксперименты с человеческими жизнями.

Дабл, не дожидаясь ответа, резко говорит:

— Надеюсь, вы вполне серьезно понимаете, что вопросы, которые мы с вами будем решать в дальнейшем, потребуют ответственности с вашей стороны?

— Меня предупредил адмирал Фишер, — сухо отвечает Томсон, — что я введен в число экспертов Комитета по военным изобретениям.

Дабл зеленеет. Он не знал о назначении Томсона. Значит, прославленный сэр Джозеф не будет в его подчинении. Пожалуй, наоборот: мистер Дабл может оказаться на более низкой ступеньке, чем эксперт при самом лорде Фишере…

Дабл учтиво осклабился и посмотрел в сторону упражняющихся рисерч-стьюдентов.

— Ваш сын, конечно, тот бравый джентльмен в сером френче! Как жаль, что им еще не выдали форму.

Джи-Джи буркнул, не поворачивая головы:! — Этот джентльмен не нуждается в военной форме. Он родственник министра иностранных дел и будет оставлен в Лондоне.

Наконец-то Дабл почувствовал единственную возможность злорадного превосходства над своим бывшим школьным товарищем: ведь Джордж Томсон, безусловно, будет отправлен на фронт.

— Я бы мог содействовать прикреплению вашего сына к лаборатории, — проговорил он. — Но, к сожалению, этому мешают некоторые обстоятельства…

Томсон молча смотрел на него.

— Дело в том, — продолжал Дабл, — что поступили письма, сообщающие о подозрительной деятельности некоторых ваших сотрудников, сэр Джозеф.

Теперь Дабл получил вознаграждение сполна, увидев глубокое беспокойство на лице профессора.

— Речь идет о лицах немецкого происхождения, мистер Томсон, работающих у вас в лаборатории. К нам поступили письма жителей Кембриджа, наблюдавших таинственные вспышки в окнах лаборатории господина Ганса…

Томсон побледнел.

— Разумеется, мистер Томсон, — продолжал Дабл, — мы не можем оставить без внимания световую сигнализацию немецким дирижаблям.

…Немецкий дирижабль — «цеппелин» был самой страшной угрозой для мирных жителей в первые месяцы войны. Бомбардировка Лондона германскими дирижаблями превзошла все ожидания немецкого командования. Появление человеческих жертв, внезапное разрушение домов создало такую панику, что оставило неизгладимое воспоминание в памяти всех очевидцев.

— Сигнализация «цеппелинам»? — повторил побледневший Томсон. — Этого не может быть!

Дабл вынул из кармана газету, в которой было напечатано письмо кембриджского жителя, наблюдавшего систематические вспышки в окне немецкого профессора.

«…Наступили тревожные времена, — писал Томсон своему другу после этого разговора. — В местных газетах появились статьи о профессорах немецкого происхождения, живущих на холме у Шелфорда. Джоан говорит о том, как было бы ужасно, если бы арестовали дядю Ганса. Но при этом ей, по-видимому, все еще кажется, что это веселая шутка…»

А через некоторое время еще одно письмо:

«Пронесся слух о таинственных свечениях. И это так взбудоражило местные власти, что они потребовали королевской резолюции для принятия решительных мер. Однако результаты расследования показали, что эти таинственные вспышки, которые то появлялись, то исчезали, были связаны с исследованиями почтенного немецкого профессора, которому приходилось то включать, то выключать свет».

Фамилию немецкого коллеги Томсон не называл даже в письмах к близким друзьям.