Сев напротив майора, который рассматривал мой контракт, я ждал его вопросов, но он почему-то медлил. Наконец, спустя пару минут тягостного для меня молчания, он всё же задал свой первый вопрос:

— Как отца звали?

— Андрей, — ответил я, не понимая, почему он поинтересовался именем моего покойного родителя, тем более что в контракте я своё отчество указал.

— Отец где сейчас?

— Умер пять лет назад, они с матерью в один день слегли, в один день и отошли в мир иной. Год тогда голодный был, и чахотка многих скосила.

— Понятно, — кивнул майор. — Знавал я твоего отца когда-то, парень.

— Да ну? — не поверил я.

— Вот тебе и ну, балбес деревенский. Он с Дона бежал, а потом некоторое время у нас в батальоне служил. Однако пришлось ему скрыться, так как наш президент в то время как раз с царём Иваном дружбу наладил, и был вариант, что его могут обратно на родину вернуть. Его-то и не искал особо никто, с глаз долой — из сердца вон, может быть, поэтому и было у вас всё спокойно. Жаль, что никто из наших не знал, где он прячется, а так помогли бы тебе после его смерти. Как, вообще, тяжко жилось, когда родители умерли?

— Нет, жил неплохо, врать не буду, — пожал я плечами. — Относились ко мне как к своему, кормили справно, зря не били и не угнетали. Нормальная жизнь самого обычного поселкового парня.

— Вот что, — майор пристально посмотрел мне в глаза, — отец твой никаких бумаг, записок или карт не оставлял?

— Я не видел, вот только…

— Что «только»?

— У старосты планшетка имелась офицерская, что от родителя осталась, а больше ничего особенного и не было.

— Значит, у старосты планшетка есть?

— Да, он её в сундуке у себя в доме хранит.

— Ну ладно, то всё потом. — Майор отвёл взгляд. — Давай тобой займёмся. Стрелять умеешь?

— Нет, откуда, если у нас на весь посёлок три охотничьих ружья и каждый патрон на счету.

— По лесу как ходишь?

— Получше, чем горожане, конечно, но всё же не охотник.

Майор достал из рюкзака папку, что-то пометил в ней и отправил меня к общей группе. Я уже выходил из отсека, когда он меня окликнул:

— Сашка, постой.

— Да? — Я остановился.

— В учебке будет трудно, сразу говорю, так что не сломайся, не опозорь память отца своего. У нас протекций не оказывают, но если что, после КМБ я тебя к себе в роту заберу, подумай, ведь можешь и отказаться, пока не поздно.

— Думать не буду, пойду к вам, — ответил я Ерёменко и направился в свой отсек.

Столицу нашу я не увидел. Как у Блока в стихах: «Был мрак, где не видать ни зги». Вот и у нас получилось так же: какое-то тёмное здание вдали, несколько тусклых фонарей на перроне да усиленный воинский патруль с двумя злыми псами-волкодавами, как мне пояснил всезнающий Стас, патрульными были бойцы Второго гвардейского батальона. В общем, постояли мы на месте полчасика всего. Нашему составу поменяли паровоз, и мы снова пустились в путь. Скорость поезда заметно увеличилась, и, миновав Кореновск и Тихорецк, уже к вечеру следующего дня наша группа выгрузилась в станице Павловской.

Нас ждали и сразу же от железнодорожного вокзала, где нашу группу погрузили в кузов небольшого, крытого брезентом старенького автомобиля, отправили в часть. Механик Шварц при этом утверждал, что мы едем в самой настоящей «газели». Хм, спорить с ним никто не стал, всё равно никто из нас не разбирался, что это за марка машины, но всю дорогу он не смолкал и без устали вёл рассказ про это техническое чудо.

Ехали недолго, минут пятнадцать, и остановились уже в расположении батальона, под который было отведено три окраинных станичных улицы. В домах, разумеется, жили офицеры и семейные солдаты, а все остальные, которых было большинство, ютились в многочисленных палатках, расположенных рядами вокруг домов. Напоминало это всё некий цыганский табор с книжной картинки, но в то же время, несмотря на суету и беготню, везде царил какой-то внутренний порядок. Впрочем, ночью мы увидели не слишком много, основные впечатления ожидали нас следующим днём, когда после ночёвки в одной из палаток нашу небольшую группку выгнали на общее построение.

На плацу, большом поле, покрытом красным кирпичом, стоял весь Четвёртый гвардейский батальон в полном составе, и никогда до сего момента я не видел такого скопища людей. Живое человеческое море окружало нас, от этого мне было немного не по себе, и, на мой взгляд, было в этом батальоне не тысяча солдат, а все полторы. Как прошёл подъём флага, первый в моей жизни, я не запомнил, а вот то, что происходило после него, наоборот, врезалось в память на всю оставшуюся жизнь.

Подразделения с плаца разошлись, и остались на нём только мы да ещё две группы таких же растерянных людей в гражданской одежде. Хотя был ещё сержант Ахмедов, который сказал, что должен передать нас офицеру-наставнику, который придёт с минуты на минуту. Простояли мы минут десять, и, наконец, появился он, офицер-наставник, человек-гора, настоящий богатырь — за два метра ростом. Уж на что Ерёменко здоровяк, но этот был самым настоящим переростком, по сравнению с которым все остальные люди казались недомерками и недокормышами.

— Ахмедов! — приблизившись к строю, проревел человек-гора. — Ты что тут делаешь, кабан грёбаный?

— Товарищ капитан, — вытянулся в струнку сержант, — рекрутов из последнего набора для вас стерегу.

— А командир твой где?

— В роте, товарищ капитан.

— Свободен, — рявкнул капитан, и сержант Ахмедов испарился в считаные секунды.

Капитан прошёлся вдоль нашего хилого строя и как-то спокойно и без крика, отчего мне стало не по себе, произнёс: