— Как выбираться будем? — поинтересовался Чебурной.

— Подсади, — распорядился Анатолий. — Встань на упор, я попробую вылезти.

Чебурной прижался спиной к стенке, сцепил пальцы рук «ступенькой», а капитан, упираясь плечами в противоположную стену, используя Чебурного как своеобразную лестницу, полез вверх. Дальше, когда пришлось убрать ногу с плеча лейтенанта, капитан «расклинился» в колодце собственным телом и пополз вверх, елозя загривком, цепляясь в бревна руками и переставляя ноги. Было страшно неудобно, и очень мешал скользкий слизистый налет на бревнах, но Таченко чудом держался. Упади он вниз — лейтенант точно не избежал бы участи быть придавленным. А возможно, и свернутой шеи. Слава богу, что бронепластины защиты срабатывали как траки гусениц, а подошвы берцев, отлитые из добротного пластика, неплохо цеплялись за дерево. Медленно и мучительно тяжело, но Анатолий лез вверх. Что только не сделает человек, когда у него просто нет выбора!

Кое-как, карабкаясь, подобно неумелому скалолазу, Анатолий достиг верха. Пальцы, лихорадочно вслепую шарящие по бортику, зацепились за какой-то выступ, и капитан, извиваясь, как червяк, перевалил тело через край. Перегнувшись животом, Таченко упал в траву. И тотчас же задохнулся от набившейся в нос и рот едкой гари. Вся растительности обуглилась, выгорела и теперь буквально рассыпалась хлопьями черной и серой золы. Анатолий перевернулся на спину, не заботясь о том, что весь уже вымазался с головы до ног, и просто лежал навзничь, хватая спекшимся ртом прохладный воздух.

Мускулы тела, перенесшие чудовищное напряжение, никак не могли расслабиться, собравшись в тугие комки. Полежав пару минут, Таченко медленно сел и огляделся. Мрачное зрелище открылось перед ним. Смерть на славу погуляла вокруг, пожав обильный урожай.

БМП замерла рядом, зияя открытыми дверями десантного отсека. А вокруг валялись обугленные до черноты человеческие тела. Из экипажа не выжил никто. Дома деревни хоть и пережили вспышку, но теперь напоминали монументы, выкрашенные темной краской, стекла в них даже не полопались — просто обтекли вниз. Трава сгорела дотла. Анатолий чувствовал себя теперь как пришелец на совершенно чужой и враждебной ему планете. Мир неузнаваемо переменился.

Таченко медленно встал и побрел к БМП. Машина осталась относительно целой, но броня ее подозрительно блестела. Проведя пальцами по еще горячей поверхности, капитан понял: вспышка моментально спалила краску, а верхний слой металла просто расплавила, сделав гладким, как стекло. Странное и пугающее зрелище: отполированная до блеска броневая машина…

Внутри было немного лучше, просто сгорело практически все, что могло гореть. Остро пахло горелой синтетикой, бумагой и жареным мясом. За рычагами управления скорчился еще дымящийся труп практически спасшего их водителя, хоть и сделавшего это случайно. Парень даже не успел встать со своего места. У Анатолия так и не хватило духу заглянуть в лицо покойника.

Капитан порыскал в десантном отсеке и нашел, наконец, моток крепкой веревки. Она лежала в ящике, и потому не пострадала от катаклизма. Таченко запнулся об пулемет Чебурного, подумал немного, нагнулся за ним. Оружие не пострадало, просто сильно нагрелось и теперь отчаянно пахло разогретой смазкой, будто после часа стрельбы. Магазин был полон, еще одна коробка с лентой валялась рядом. Теперь у двоих выживших людей резко повысились шансы продолжать существовать и далее. Свой автомат Таченко разыскал на полу. Оружие тоже было вроде бы в порядке. Анатолий повесил его на плечо и вылез из машины.

Все было тихо. Шелестел легкий ветер, взметывал в воздух клубы сажи, дымились спекшиеся человеческие трупы, печально шелестела обгоревшая трава, отчасти уцелевшая там, где росла пучками. Зона взяла свое и успокоилась на этом, ехидно улыбаясь своим делам. Бывшие люди все лежали ничком или свернувшись калачиком, пряча в последнем порыве лицо от страшного пламени. Только один из умирающих солдат, видимо, в агонии все же вытянулся на земле. Сквозь обугленные губы на лице мертвеца сюрреалистично выглядел оскал белых-белых ощеренных зубов.

Таченко еле-еле сдерживал в себе подкатывающие к глазам злые слезы, сжимал до хруста челюсти так, что потом с трудом смог их разжать. Этого всего не должно было случиться! И не случилось бы, если б кто-то там, наверху, какая-то толстозадая морда в погонах решила иначе, не бралась вершить и обрывать сотни человеческих жизней. Анатолий ненавидел все вокруг, наглых и глупых военных чинов, Зону, этот мир, породивший ее, а в первую очередь — самого себя, ибо участвовал в этом, не смог изменить судьбу, не остановил надвигающийся кошмар. Две слезы, тяжелые, как расплавленный свинец, горькие, впитавшие беды всего человечества, все же проложили дорожки на закопченной коже на щеках Анатолия и скользнули вниз. Таченко шмыгнул носом. К черту. Он уже принял решение.

Анатолий привязал один конец веревки к столбу колодца, где когда-то был прикреплен ворот для подъема ведра, размотал второй конец и бросил вниз. Чебурной его тут же поймал, пару раз дернул, проверяя, и скоро вылез наружу. Лейтенант был меньше по габаритам, чем сильный Таченко, но по физической силе не уступал, а по ловкости и проворству превосходил намного, и потому выбраться из колодца по веревке для него не составило никаких проблем.

Чебурной осмотрелся вокруг, молча взял потянутый ему пулемет, передернул затвор.