— И куда мы теперь, капитан?

— Не знаю, — угрюмо ответил Таченко. — Ничего я уже не знаю, Леонид. Хреново мне что-то.

— Подождем здесь?

— Кого? Никто за нами не придет. Не надейся. Так и запишут про всех: погибли при исполнении воинского долга смертью храбрых. Не верь, не бойся, не проси…

Чебурной молча хлопнул капитана по плечу, мол, все понимаю, но раскисать нельзя. Еще много странного и страшного впереди.

Немного постояв, опустив головы, как бы отдавая последний долг чести погибшим солдатам, капитан и лейтенант развернулись и зашагали прочь, через бывшее поле, обратно к лесу, через который совсем недавно ломились на бронемашине. Они снова возвращались назад, к Периметру.

Идти было легко. Трава сгорела почти вся, и не приходилось буквально плыть в ней, раздвигая жесткие стебли собственным телом. Они шли, как по чужой планете после ядерной войны. Легкий пепел засыпал их ноги до колена, от каждого шага взметывались клубы гари. Кое-где поле еще дымилось. Отпечатки траков танков и БМП были хорошо видны, они проложили настоящие дороги, глубоко вмяв рыхлую почву. Было жарко, вспышка выжгла из воздуха кислород, и дышать стало тяжело, горячий, едкий пот тек с лиц, омывая копоть с усталых лиц, но бронезащиту и шлем каждый нес как тяжкий, но неизбежный и даже необходимый крест.

Оба хорошо помнили незадачливого и оттого пострадавшего Алексея. Хотя смотря как оценить. Бандитская пуля, продырявив парню бок, автоматически положила его на операционный стол, а потом на пару месяцев в госпиталь в Харьков, но именно благодаря ей боец не попал в этот ад и остался жив, причем ценой малой крови. А его товарищ Михаил был в одном из танков, ломившихся на острие «клина» и принял мученическую смерть в огне, испепелившем его. Все в мире так относительно…

Шли молча, каждый думал о своем. Чебурной, сам по себе малообщительный и замкнутый человек, шагал легко, забросил пулемет на плечо, и следил за окрестностями. Но открытой выжженной пустоши их фигуры были как на ладони. Таченко же шел, глядя себе под ноги и думая горькую, тяжкую думу. Ненависть и смертельная обида кипели в нем, захлестывая, переполняя через край. Иногда мучительный спазм сам по себе перехватывал горло, сбивал и без того затрудненное дыхание.

Когда пустошь кончилась и вошли в лес, стало легче. Жара немного спала, воздух наполнился сырым и прелым запахом. Там и сям валялись задавленные и переломанные бронетехникой деревья, вмятые в землю и перемешанные с почвой стволы, лишенные коры, ярко белели влажной щепой. Будто сломанные и вылезшие из раны кости. Лес получил тяжкую рану, от которой оправится уже нескоро. «Клин» проложил широкую просеку, которая, как нить Ариадны, вела точно к Периметру. Тут уже не заблудишься. Таченко велел сделать короткий привал, умыл воспаленное и пылающее лицо теплой водой из фляжки, отпил глоток.

Леонид молчал, сидя на толстом бревне и наблюдая за жирной гусеницей, ползущей по обнаженной древесине. Таченко присел рядом.

— Надо что-то делать, Леня, — вымолвил он. — Не могу больше этот дурдом терпеть.

— Ты о чем? — рассеянно спросил Чебурной.

— Да обо всем об этом. Зона наш враг. Его надо уничтожать. Но не так, как сегодня. Мы просто загубили уйму человеческих жизней ни за что при про что. Этим парням еще бы жить и жить. А теперь они лежат обугленные, как шашлык. Зачем? Разве так надо делать?

— Ну вот вернемся — сходи и подай рапорт в военную прокуратуру. Может, прислушаются.

— Ты о чем? Подотрутся, а я из армии вылечу, как пробка.

— Вот и я о том же, — иронично глянул Чебурной. — Так что в итоге предлагаешь?

— Надо начинать свое дело, — медленно и веско проговорил Таченко, облекая в слова те мысли, которые мучили его уже несколько дней. — Команду тех, кто будет бороться с Зоной по-настоящему, а не так, как мрази в погонах. Война так война, но не топить Зону в крови восемнадцатилетних пацанов. Мы с тобой матерые профессионалы. Кому как не нам это делать? Подумай, Леня.

Чебурной хотел было сказать что-то едкое, в своей обычной скептической манере, но тут сдержался, заинтересованно глядя на капитана. А тот продолжал:

— Мне терять нечего. Да и тебя, насколько знаю, никто особо не ждет. Значит, судьба нам такая — защищать мир от этой пакости. Будет трудно и страшно, я знаю. Но надо. Соберем мощную группировку, подтянем людей к себе, добудем оружие и начнем воевать. Как партизаны.

— Свои же на фарш пустят, — поморщился Леонид. — Вояки то есть.

— Не пустят, — помотал головой Анатолий. — Незачем им это. Мы будем им как нелегальная помощь. Только уже по своим правилам, подчиняясь только своим законам.

Чебурной молчал. Долго. Потом кивнул.

— Идея хорошая. Я, признаться, сам над этим думал. А ты меня, видишь, опередил. Вот потому и будешь нашим генералом. А что, неплохо звучит — генерал Таченко! С повышением тебя тогда.

Анатолий рассмеялся.

— Наш долг — служить человечеству, уж извини за пафос. Долг… Долг…