Он несколько раз пытался позвонить ей, набирал номер, но в последний момент нажимал «отбой».

Что он ей скажет по телефону?

Все, что он хотел, рвался ей сказать, можно говорить, глядя в глаза! Сказать – и заграбастать ее, и больше не отпускать от себя!

Вера, когда он позвонил, холодно и отстраненно отчиталась ему, что результаты анализов получены, ей поставили диагноз: пиелонефрит, назначили лечение и какие-то дополнительные обследования.

– Ничего страшного. Спасибо тебе за заботу и что настоял на посещении врача, – произнесла она чужим ровным тоном.

– Не расстраивайся, – подбодрил Степан, – пиелонефрит – это излечимо и действительно не так страшно.

– Да, – согласилась тем же тоном она.

И первый раз в своей практике доктор Больших не довел дело до конца – не перезвонил врачу лично узнать результаты обследования, не съездил и не посмотрел сам.

В конце концов, решил он, Вера взрослая, грамотная женщина, главный бухгалтер солидной фирмы и отдает себе отчет, что отвечает за свое здоровье, да к тому же одна поднимает ребенка.

Что это было?

Нежелание углубляться в ее проблемы, решение поскорей расстаться или оскорбленное «фи» на игнорирование его профессионализма и участия?

Или общий раздрай, непонятный, засевший в его душе?

Что-то муторное происходило с ним и мучило. Он осознал, что прошло десять дней с того дня, когда он прилетел в Москву и готов был бежать, мчаться к Стаське, и не то что не доехал – не позвонил, находя оправдание в невозможности такого разговора по телефону. Степан, вернувшись с тренингов и стоя в своем доме у окна, спросил самого себя:

– И в чем дело?

И, стараясь быть честным с самим собой, Степан Больших ответил темноте за окном:

– Не звоню и не еду. Оттягиваю этот момент!

А потому что страхи, от которых так легко и просто было очистить душу, как лук от шелухи, в том суровом горном пространстве, где важность и значение имели только настоящие чувства, дела, поступки, неведомым образом прочистившие мозги от неглавного, по возвращении в привычный мир, в общение с людьми с погружением в их проблемы, дела, поступки, незаметно вползли назад и удобно устроились на старом месте!

И так же незаметно вернулось на круги своя осознание того, что Станислава – это некое неизвестное явление в его жизни, с которым он, Степан Больших, никогда не сталкивался. И никакие полунакалы, получувства с отстраненностью и закрытостью душевной в отношениях с ней неприемлемы.

Да ничего из прошлого накопленного опыта общения, проживания с женщинами, в отношениях со Стаськой неприменимо и не работает. Это не Вера, и не Надя, и не одна из женщин, прошедших через его жизнь!

Если он придет к ней – то навсегда!

Придет, чтобы не расставаться!

Осознание этого вызывало чувства, схожие с теми, которые испытываешь, когда стоишь на краю бездны – страшно до жути и до жути хочется совершить этот полет – прыгнуть и изведать нечто такое!

И только чувство самосохранения останавливает от последнего шага…

И это пугало его до смерти – что никак по-другому у них не получится!

Доктора Больших пугало и останавливала от того самого последнего шага невозможность компромисса и привычной необремененности чувствами.

Все он понимал и имел смелость признаваться себе без поблажек, стоя у темного окна, что вариантов-то всего два – либо он с ней, весь, с потрохами, всерьез и навсегда, – либо без нее, и тоже навсегда.

Мужик в тридцать девять лет – это не мальчишка в двадцать три и не юноша в тридцать!

Это мужчина, создавший, устроивший свой мир, удобный, комфортный, уютный и оттого безопасный, таким образом, который его устраивает больше всего, и ломать, внедряться в этот обустроенный мир он не позволит никому!

Но и жить без Стаськи перестало получаться!

Как-то исподволь и незаметно эта обыденная, каждодневная жизнь превратилась в серое, утратившее краски и радость бытие. И только воспоминания раскрашивали эту серость в цвета, заставляя мгновенно реагировать тело, когда перед глазами вставало, как у них все было, как она смотрела на него и кричала под ним от счастья!

Вот и выбирай!

Но он пока не выбрал.

Дав себе малоприятные характеристики, честно оценив свою трусость, все сказав себе мысленно, – он так и не выбрал!